Рассказы о Розе. Side A - [31]

– Привет, – громко сказал Грин всем, отряхиваясь от дождя. Сидевшие в креслах и на диванах обернулись, кто-то сделал звук тише, почти выключил, и опять стало слышно Марека Вебера откуда-то за залой – «One Step To Heaven»; и все встали, кроме одного парня – на красном диване, он сидел, скрестив ноги, положив сверху подушку – такую же красную, вельветовую; Тео сразу понял, что это Ричи Визано; красивые очки без оправы, платиновая челка.

– Это он? – спросил невысокий, загорелый, крепко сложенный мальчик, светлые волосы – вихры во все стороны; будто из детской книжки про озорников; Том Белли, Пенрод Скофилд; тонкие брови, необыкновенно красивые – летящие, как на японском рисунке, линии, – и столь же изящно очерченные губы – будто кто-то рисовал на его лице иероглифы – бежевые, золотистые, розовые, красные, темно-коричневые; его можно было рассматривать бесконечность – как слушать музыку, полную скрипок и колокольчиков; изумительное лицо – полное средневековой китайской поэзии, при теле боксера.

– Надеюсь, – Грин рассмеялся; легко, коротко, с всякими переливами серебристыми, стеклянными, так девчонки смеются на переменах, и кажется, что над тобой, а на самом деле над кем-то абстрактным – Дэниелом Рэдклифом, Робом Паттинсоном; и подтолкнул Тео вглубь комнаты. – Прошу любить и жаловать. Теодор Адорно. Наша новая звезда. Наш новый герой.

Мальчик, задавший вопрос, перескочил ловко через пару кресел и подал Тео руку – «я мокрый, дождь» извинился Тео, «фигня» сказал мальчик; рука у него была шероховатая и теплая, будто какой-то фрукт; персик-маракуйя; «я Женя Даркин» «я догадался» подумал Тео; одет был Женя очень просто – в черный свитер, мягкий, разношенный, кашемировый, рукава закатаны до локтей, руки красивые, сильные, все в мелких шрамах, царапинах, будто у него капризная кошка; черные бархатные штаны; и носки полосатые – красные с черным – он выглядел таким уютным, домашним, открытым; «а это мой друг, Роб Томас» – парень сидел на спинке кресла в красную полоску, мягкого, для сна с пледом и сказками Топелиуса; читал что-то, положил на сиденье и подошел к Тео, тоже жать руку – они были чем-то похожи, не как братья, а как люди, думающие одинаково; но если Женя был маленькой часовней, уютной, с разноцветным ковром на полу, букетом свежих роз каждый день и парой свечей, то Роб Томас – кафедральным собором, роскошным, с бесценными фресками, тремя алтарями, колоннами и органом – необыкновенно хорош собой, высокий, сексуальный, длинноногий, с золотыми вьющимися волосами, яркими карими глазами, черными ресницами, пушистыми, как снег; в черной футболке с классным принтом – рисунком из книги-комикса Рэя Макфлая «Белый космос» – Сигурни Степанова с розой и ручным пулеметом, в красном разорванном платье; поверх футболки – черная толстовка на молнии с капюшоном; драные на коленях синие джинсы с цепочкой; и тоже в носках – сине-красно-черных – удобно, подумал Тео, полосатые носки как униформа; в ухе у него блестела бриллиантовая сережка; а губы были такие яркие, будто накрашенные; вообще, он напоминал кого-то мифического своей яркой, осязаемой, тактильной красотой – Мэрилин Монро, Вивьен Ли, Элизабет Тейлор – от него становился плотнее воздух, ощущался физически, будто кто-то духи разлил: корица, инжир, китайский апельсин, белый перец…

– Привет, – рука Роба была тоже теплой, и сильной, и тонкой, как глоток хорошего коньяка; потом к Тео подошел Дэмьен Оуэн – Тео сразу его полюбил, просто с первого взгляда, как когда-то – розы, и совсем недавно – летом – «L&M»; он был не то, чтобы очень красивый – просто хорошенький, нежный, большеглазый, как олененок; мальчик-Одри Хепберн; в облегающем белом свитере, в протертых коричневых вельветовых брюках, как старый профессор; и очки большие, в тяжелой черной оправе; с простыми стеклами – для солидности; пухлые губы, ямочки на щеках; челка до носа, которую он вечно ерошит; волосы цвета кофе с молоком; отросшие просто до неприличия; «я Дэмьен Оуэн» «Тео… Теодор Адорно» два гениальных подростка – «обожаю твой комикс «Банду в бегах»; и собираю все рисунки из газет с судебных заседаний» «спасибо; а я читал все твои эссе, в «Искусстве кино»; и твою книгу – «Все поцелуи неба» «о, спасибо»; между ними протянулись золотые нити симпатии и уважения, и восхищения, сродни влюбленности; Дэмьен же представил его Дилану Томасу – Грин был прав – они с братом были как солнечный день и лунная ночь – Дилан был полупризрачный, сквозь него словно предметы просвечивали; в черной футболке с автопортретом Дюрера с длинными рукавами и капюшоном, и в клетчатых штанах – серых с черным; синяки под глазами, светлые волосы, но не яркие, как у брата, сверкающие, будто у Рапунцель, а серые, тусклые, будто припудренные; кожа такая тонкая, что видно, как кровь течет по капиллярам; и руки такие хрупкие, что все косточки прощупываются; анатомическое пособие. Лицо у Дилана было сосредоточенное, будто он ищет про себя параллели между Аристотелем и Энди Уорхоллом, и все, кто его о чем-то спрашивает – налить ему чаю или кофе – ужасно его раздражают; и он явно жаждет вернуться в свою комнату, к книге и винтажному проигрывателю с оркестром Марека Вебера; это было мило. В общем-то, Дилан понравился Тео – вокруг него раньше было много таких людей – талантливых, замкнутых и сердитых. Но Дэмьен – Дэмьен просто вошел в его сердце сразу – Тео даже забыл про остальных; ему хотелось сесть с Дэмьеном в два кресла напротив и разговаривать; ему было даже наплевать на Ричи – который так и не повернул головы; перламутровой, платиновой; куклы Барби; сидел и смотрел «Титаник» – как Джек стоит у лестницы в одолженном смокинге и ждет Роуз, и гримасничает, пытаясь подражать великосветским хлыщам вокруг; Грин направился к Ричи, сел рядом, что-то сказал, тот что-то буркнул в ответ; Грин засмеялся и позвал Тео.