Рассказы о Розе. Side A - [20]
– Вау, девушка, – сказала Сильвен, – давно пора бы, – подмигнула.
– Я сейчас возьму тарелку, – озвучил Тео, – и уйду в свою комнату.
– Я просто спросила. Она красивая. Только, по-моему, старше тебя. Она как Сильвен. Как ее зовут, Тео? Такое красивое имя, звукопись…
– Матильда Макфадьен, – ясно проговорил Тео.
– Знаю я тут одну, – ответила Сильвен.
– И она тебя знает. Только, пожалуйста, Сильвен, Матильда не моя девушка. Мы просто болтаем, и находим болтовню друг друга занимательной.
– Боже, Тео, ты разговариваешь, как персонажи Оскара Уайльда, – застонала Сильвен. – сейчас я возьму тарелку и уйду в свою комнату.
– Ты знаешь ее, Сильвен?
– Да, мам, мы на одном потоке. Очень богатая девочка. Все крутое: машина, туфли, шарфы из шелка и кашемира, и даже перо на ручке золотое.
– Завидуешь? – спросила мама, доставая маффины из духовки.
– Нет… защищаюсь. Просто она… ну, она может быть жестокой. Она из мира, где задано, как в геометрической задаче, что все неравны.
– Макфадьен, – повторила мама, будто это слово было кусочком фруктового льда, слишком большим, и обожгло ей нёбо. – Я вспомнила, где слышала эту фамилию. Тот человек, однажды в воскресенье, месяц назад. С которым ты разговаривал… в дорогом костюме… и потом к вам подошел отец Матфей, и вы были явно недовольны вмешательством…
– Седрик Талбот Макфадьен. Он покровитель прихода.
– Да. Это совпадение?
– Он ее дядя… Это совпадение, мам, – и Тео взял свою тарелку, и ушел в комнату, лег на кровать, положил тарелку на живот, и понял, что есть уже не хочется. Он в чем-то завяз. В измышлениях, снах, музыке, и всё это несбывшееся, всё это надоело; Тео хотел назад свою прекрасную распланированную жизнь; все расписано в ежедневнике – каждый год новый – в бело-золото-красную полоску, черный кожаный, с атласной коричневой лентой-закладкой, нежно-голубой, с импрессионистским маяком, еще один черный, глянцевый, с «Наполеоном на Аркольском мосту»; вот живешь и мечтаешь, что однажды будешь на вершине горы, сидеть рядом с кумиром, и болтать ногами, скидывать докуренные сигареты вниз и пить вместе «кровавую мэри»; живешь и думаешь, что идешь по пути, не сворачивая, начертанном свыше; молишься; и даже видишь его в облаках – все складывается в рисунок от этой детской веры; а потом понимаешь, что проваливаешься – в черную дыру, поглотившую все твои звезды; что нет ничего и не будет; что ты ни на сантиметр не продвинулся, ни приблизился; все так же далеко, как и в детстве – мечты о собственном Воклюзе, мечты о синеглазом человеке рядом, плечом к плечу; и что лучше бы не было ничего, никаких фантазий, никакого яркого воображения; лучше бы ты вообще ни о чем не мечтал, не умел; а делал бы то, что лучше всего получается; что-то руками и простое, и всегда нужное, что может прокормить тебя и после Третьей Мировой войны, среди руин; и не думал бы никогда о смерти, как об освобождении; любил бы просто близких, а не себя; а так ты все время думаешь о ней, о мечте – всё время это «лучше бы я умер, я предал сам себя». Тео поставил тарелку на пол, и заплакал, навзрыд, от усталости. Зачем ему это проклятое Братство Розы? Что там? Его никто не звал туда, ему просто рассказали. Это еще хуже, чем девочки влюбляются в Роба Паттинсона-Эдварда Каллена, начитавшись-насмотревшись; тщетные, бесплодные усилия любви, этот путь проложен мертвыми…
– Я в отчаянии, – сказал он сам себе, в потолок; глаза горели от слез, как старый сад – осень, полно листьев, и вспыхнул от ветра пожар, и в пожаре погибает множество воспоминаний; в дверь никто не стучал – в семье было принято стучаться, прежде чем войти; значит, он никому не нужен; даже на чай не позвали; телефон не звонил; темнело – на потолок когда-то в детстве были наклеены звезды и месяц, и теперь они светились мягко, зеленовато, будто под водой; «отчаяние – грех» сказал ему кто-то в голове – тот же голос, что сказал про Каролюса – молодой, красивый, ясный, спокойный, будто его владелец работал спасателем в детском бассейне, у пропасти во ржи, или смотрителем маяка.
– Не смертельный, – огрызнулся Тео.
«Отчаяние – это паутина Шелоб; это из «Властелина Колец», знаешь? Если ты вспомнишь о цели, ты вырвешься, Тео; мы ждем тебя»
Тео вскочил на кровати – это был голос не в голове – не двойника, не друга внутри тебя, или врага, которому ты даешь имя и даже придумываешь, как он выглядит; это был настоящий голос, очень тихий, будто человек разговаривал в комнате, полной спящих людей; он был здесь, рядом с Тео; будто кто-то вошел босиком, ступая неслышно, пока он смотрел в потолок, и наклонился к его уху.
– Кто здесь? – спросил он; испугавшись; схватился за подушку; вот-вот дверь шкафа заскрипит, а там ужасы из Тима Бартона. Но было тихо; только за пределами комнаты звуки – с улицы – машины, порт, окрики, ветер в деревьях; в квартире – мама с Сильвен на кухне, и радио в гостиной – играла песенка Донована, «She», не песенка, а серебряное кольцо – такая тонкая, выверенная, ювелирная, Сильвер обожал Донована, вообще английскую, шотландскую, ирландскую музыку, от народной до Dropkick Murphys, позвонил, наверное, на «Туман» и попросил поставить. – Кто вы? Кто меня ждет? Ох, я с ума сойду… – включил свет, пошел на кухню к родным, попросил чая; стало легче; будто обезболивающего выпил.
Вы готовы встретиться с прекрасными героями, которые умрут у вас на руках?От издателя:Очень эклектичные рассказы, наполненные звуками, красками, запахами, ощущениями, тайнами. Литература, история, музыка, кино… Тяжёлые портьеры, гулкие шаги, звон хрусталя, кофе с корицей… Поэты, актеры, проститутки, ученые, призраки — невозможно красивые, загадочные и жуткие персонажи со странными именами, существующие в особом измерении — вне времени, вне географии, вне национальностей… Завораживающие истории, в которых нет правил, нет границ — между реальным миром и вымышленным, между снами и явью, между самими рассказами: имена, названия, персонажи всплывают вдруг то в одной истории, то в другой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
Внутреннее устройство романа «Вас пригласили» – вроде матрешки: любое миропонимание в нем объято другим, много более точным. Александр Гаврилов, основатель Института книгиЗдесь даже не нужно делать маленьких допущений (что «магия существует», например) и как-либо насиловать логику – очевидно, что чудо разлито в воздухе и вполне доступно из нашего мира. И, да, хочется туда. Марта Кетро, писатель.
Замировская – это чудо, которое случилось со всеми нами, читателями новейшей русской литературы и ее издателями. Причем довольно давно уже случилось, можно было, по идее, привыкнуть, а я до сих пор всякий раз, встречаясь с новым текстом Замировской, сижу, затаив дыхание – чтобы не исчезло, не развеялось. Но теперь-то уж точно не развеется.Каждому, у кого есть опыт постепенного выздоравливания от тяжелой болезни, знакомо состояние, наступающее сразу после кризиса, когда болезнь – вот она, еще здесь, пальцем пошевелить не дает, а все равно больше не имеет значения, не считается, потому что ясно, как все будет, вектор грядущих изменений настолько отчетлив, что они уже, можно сказать, наступили, и время нужно только для того, чтобы это осознать.
Когда в стране произошла трагедия, «асон», когда разрушены города и не хватает маленьких желтых таблеток, помогающих от изнурительной «радужной болезни» с ее постоянной головной болью, когда страна впервые проиграла войну на своей территории, когда никто не может оказать ей помощь, как ни старается, когда, наконец, в любой момент может приползти из пустыни «буша-вэ-хирпа» – «стыд-и-позор», слоистая буря, обдирающая кожу и вызывающая у человека стыд за собственное существование на земле, – кому может быть дело до собак и попугаев, кошек и фалабелл, верблюдов и бершевских гребнепалых ящериц? Никому – если бы кошка не подходила к тебе, не смотрела бы тебе в глаза радужными глазами и не говорила: «Голова, болит голова».
В мире, где главный враг творчества – политкорректность, а чужие эмоции – ходовой товар, где важнейшим из искусств является порнография, а художественная гимнастика ушла в подполье, где тело взрослого человека при желании модифицируется хоть в маленького ребенка, хоть в большого крота, в мире образца 2060 года, жестоком и безумном не менее и не более, чем мир сегодняшний, наступает закат золотого века. Деятели индустрии, навсегда уничтожившей кино, проживают свою, казалось бы, экстравагантную повседневность – и она, как любая повседневность, оборачивается адом.