Рассказы о необычайном. Сборник дотанских новелл - [33]

— Могу ли я отказать тебе, — ответил я и отдал зеркало брату.

Он уехал и долго не подавал о себе никаких вестей. Лишь в шестом месяце тринадцатого года правления Да-е он вернулся в Чанъань. Отдавая мне зеркало, он сказал:

«Эта вещь воистину чудодейственна! Простившись с тобой, я отправился сначала к горам Суншань и Шаоши[59]. Однажды на склоне дня я очутился в диком ущелье и, завидев каменную кумирню, где могли поместиться человек пять, решил заночевать в ней. Ночь выдалась лунная. После второй стражи вдруг появились два человека: один — тощий и седой, похожий на буддийского монаха, по имени Шань Гун; другой — круглолицый черный карлик с белыми усами и густыми бровями, по имени Мао Шэн.

— Кто здесь? — спросил карлик.

— Искатель необычайного, странствующий по глухим местам, — отвечал я.

Пришельцы сели и завели долгую беседу, которая показалась мне подозрительной. Полагая, что они явились с дурными намерениями, я незаметно взял ящичек и вынул из него зеркало. Едва оно засияло, оба мои собеседника с хрипом упали наземь. Карлик превратился в черепаху, а монах — в обезьяну. Зеркало я повесил, и к рассвету животные издохли. Черепаха была покрыта зеленой плесенью, а обезьяна — белой шерстью.

Затем я побывал на горе Цзишань[60], переправился через Иншуй и в уезде Тайхэ осмотрел нефритовый колодец. Около колодца есть пруд, такой глубокий, что вода в нем кажется зеленой. Я спросил о нем дровосека, и тот сказал мне, что пруд этот — страшное место. Здешние жители восемь раз в году приносят ему жертвы и молят о милосердии. Если жертвоприношение не соответствует ритуалу, то из пруда поднимается черная туча и сильный град разрушает плотины и дамбы.

Я вынул зеркало и обратил его на пруд. И тотчас же вода в нем забурлила, раздался грохот, словно земля содрогнулась. Вдруг вода взметнулась ввысь и разлилась на двести шагов в округе, а дно оголилось. Посреди пруда лежала рыба длиной более чжана, толщиной с руку. Голова рыбы была красная и острая, как у осетра, а лоб белый, вся она была покрыта темными и желтыми полосами. Без чешуи, покрытая слизью, она походила на змею и имела рог дракона. Она извивалась в иле и блестела, но далеко уползти не могла. Это был водяной змей, без воды он не мог двигаться. Его закололи и зажарили. Мясо оказалось жирным и вкусным, его хватило на несколько дней.

Затем я отправился в Бяньчжоу[61]. У правителя города Чжан Ци была больная дочь: с наступлением темноты девочка начинала кричать от нестерпимой боли.

Мне сказали, что болезнь эта давняя. Днем она не дает себя знать, мучения начинаются только с наступлением вечера. Я поселился в отведенном мне помещении; услышав однажды вопли девочки, я достал зеркало и осветил им больную. Она крикнула:

— Погиб мой милый!

И тут с постели больной свалился огромный петух и издох. Оказалось, это был старый петух хозяина.

Когда я переправлялся через Янцзыцзян возле города Янчжоу, над рекой сгустились темные тучи, вихрь поднял волны, и лодка потеряла управление. Надо было что-то предпринять, иначе мне грозила гибель. Я схватил зеркало и осветил им реку. Луч света пронзил толщу воды до самого дна. Ветер сразу стих, волны улеглись, и в мгновение ока мы очутились в тихой бухте.

Странствуя в магнитных горах Шэшань, я всходил на горные кручи, забирался в глубокие пещеры; случалось, стаи птиц, страшных и крикливых, набрасывались на меня, медведи преграждали путь. Тогда я доставал зеркало, медведи и птицы поспешно спасались бегством.

Выбрав удобное время, я решил переправиться через Цяньтанцзян, как вдруг начался отлив и нас понесло в море. Грохот водяных валов был слышен за несколько сотен ли.

— Валы уже близко: на юг плыть нельзя, — сказал кормчий. — Если не вернемся назад — быть нам в утробе рыб.

Я вынул зеркало, и взвихренные волны реки застыли, словно облака. Река вокруг лодки расступилась шагов на пятьдесят; вода стала прозрачной, показалось дно; большие черепахи и крокодилы разбегались в разные стороны. Кормчий поставил парус, и мы словно влетели в Наньпу[62]. Оглянувшись, я увидел, что па том месте, где мы недавно были, горами вздымались водяные валы.

Потом я поднимался на Тяньтай[63], любовался гротами и ущельями. Обычно я носил зеркало с собой, но однажды в ущелье я положил его на землю и отошел шагов на сто. Зеркало сияло таким светом, что можно было разглядеть мельчайшую пылинку; птицы в испуге срывались с гнезд и беспорядочно носились в воздухе.

Прибыв в Гуйцзи, я познакомился с удивительным человеком по имени Чжан Ши-луань, деяния которого описаны в моих трудах.

В Юйчжане я встретился с даосом Сюй Цзан-би. Это был седьмой потомок Шэнь-яна, умеющий заговаривать ножи и огонь. Даос поведал мне о том, что у Ли Цзин-шэня, смотрителя государственных амбаров в Фэнчэнсяне, есть три дочери, обольщенные оборотнями. Он пробовал их лечить, но безуспешно. Тогда я отправился в Фэнчэнсянь. В доме Ли Цзин-шэня меня встретили с почетом, я стал расспрашивать хозяина о его дочерях, и он рассказал мне следующее: „Все три дочери живут вместе, в боковой пристройке, каждый день они наряжаются, стараясь перещеголять друг друга. В сумерки они удаляются в свое помещение и гасят светильники. Однако там слышатся разговоры и приглушенный смех. А утром их приходится будить — иначе не проснутся. День ото дня они худеют. Я пытался запретить им наряжаться — грозят повеситься или броситься в колодец. Не знаю, что и делать“. Я попросил чиновника показать пристройку. На восточной стороне находилось окно; чтобы его плотно не закрыли, я днем сломал в оконном переплете четыре перемычки, заменив их палочками.