Рассказы о любви - [2]

- А вас никто не спрашивает про ваши желания. Вы уже нажелались. Катя не будет начинать свою женскую биографию с аборта. Помимо многих других причин, у нас в роду неблагополучно по-женски, и второй беременности у Кати может просто не быть.

- Это ее дело, -- он пожал плечами. - И вообще, это отдает таким средневековьем...

- Нет, это еще не средневековье. Средневековье будет чуть погодя. Так вы отказываетесь от отцовства? Скажете, что это не ваш ребенок?

- Не знаю, мой или нет. Мне ребенок не нужен, и Кате тоже. Ей надо поступать в вуз, учиться...

- Ничего, учатся и с детьми. Подумаешь, год-два потеряет! Да и с малышом есть кому сидеть: и сестра работает посменно, и мама наша прекрасно себя чувствует...

- Сидите! Я вам не мешаю, -- он пренебрежительно передернул плечами. Но меня не уговаривайте.

- Что? - Виноградова приподнялась на кресле, и впервые за полчаса на ее лице отразились сильные эмоции. - Уговаривать? Я вас? Да, -- успокоившись, она снова откинулась на мягкую спинку кресла, -- вы, верно, и впрямь умом не отличаетесь. Плюс неадекватное восприятие действительности. Муж из вас, конечно, не ахти, но ничего, мы не гордые. Спрашиваю вас со всей ответственностью: вы женитесь на моей племяннице?

- Нет, конечно. И со всей ответственностью прошу вас уйти. Мне это надоело.

- А как же мораль?

- Какая мораль?

- Как же универсальные законы человеческой этики?

- Слушайте, женщина...

- Меня зовут не женщина, а Наталья Викторовна.

- Меня не интересуют ваши личные данные. Моя жизнь - это только моя жизнь, ясно? И я никому не позволю в нее лезть, ясно? Вы мне указывать не будете, ясно? А теперь - шагом марш отсюда.

- У-у ты какой, -- свила губы трубочкой Виноградова. - Голубок разбушевался. Ой, как страшно...

- Я не шучу, -- все это время стоявший, прислонясь к дверному косяку Кукушкин сделал шаг к креслу с противной гостьей.

- И что мы сделаем? Лапки мне повыдергиваем?

- Нет, ножки оторвем! Пошла отсюда! - крикнул он, подходя к Виноградовой.

- Не горячись, мой гномик, -- ласково улыбнулась женщина и достала с ловкостью фокусника из своей лаковой сумочки сложенный вчетверо листок бумаги. - Прочти, моя ягодка. Чтение просвещает юношество.

Он хотел было разорвать бумажку, но благоразумие пересилило.

На листке было написано заявление гр-ки Виноградовой Н.В., 1967 года рождения, русской, беспартийной, проживающей по адресу Зеленая, 7, кв.56 и т.д., на Кукушкина С.В., с обвинением его в нанесении телесных повреждений средней тяжести. Заявление было помечено завтрашним числом.

- Я, конечно, могу уйти, моя рыбка, но пойду я не домой, а к дежурному врачу в травмопункт. Пока я дойду, у меня глазик заплывет и тельце синяками покроется, так что справку мне выдадут без заминки. А оттуда я прямиком в ближайшее отделение милиции.

- Шантажистка!

- Развратник, трус и халявщик! Но это в настоящем. А в ближайшем будущем - зэк!

- Дура! - он разорвал-таки бумажку на клочки и растоптал ногами. Как жаль, что нельзя то же проделать с этой стервой! Какая глупость, что он впустил ее! Мерзкая баба. Но он не поддастся на ее шантаж. Ни в коем случае нельзя уступить даже в мелочах, а то она решит, что он ее боится. А он плевать на нее хотел, ничего она ему не сделает.

- Никто тебе не поверит! Мотива нет! Я тебя вижу первый раз в жизни, и кто вообще видел, что ты заходила в мою квартиру?

- Никто, мой козлик! - продолжала нежно улыбаться Виноградова.

- Ха! Хочешь взять на арапа! Думаешь, на дурака напала! Блефуешь и думаешь, что я испугаюсь! Чихал я на твои бумажки, на тебя и на твою дуру-племянницу! Вали отсюда!

Чем громче он орал, тем нежнее улыбалась Виноградова. Под конец она встала и с совершенно зефирной улыбкой положила на журнальный столик еще одну сложенную бумажку.

- Чао, мио кретино, как говорят итальянцы. Встретимся в суде.

Он развернул бумажку, ожидая увидеть второй экземпляр идиотского заявления. Это и впрямь было заявление, но другое.

Это было заявление об изнасиловании несовершеннолетней Грушко Е.И. им, Кукушкиным Сергеем Васильевичем.

Конечно, он сразу понял, что это очередной блеф и ложь. Но почерк и подпись были Кати, он знал этот круглый детский почерк - как-то она заявилась к нему домой без предупреждения (за что получила хорошую взбучку) и, не застав, оставила записку...

- Эй, погодите! - он догнал шантажистку уже в коридоре. Она стояла возле вешалки, но надевать пальто не торопилась - явно не хотела уходить. И это внушило ему оптимизм.

- Вам не стыдно?

- Мне?

- Да, вам! Это вы заставили Катю написать эту ложь?

- Я.

- И зачем? Чего вы этим добьетесь? Кто вам поверит?

- Все.

Он хотел сказать "Да вы врете, никакого заявления вы не понесете", но, взглянув ей в глаза, понял, что понесет, и сказал другое:

- Ну да! Полгода я ее насиловал, да? Изнасиловать можно раз, а Катя ходила ко мне регулярно...

- И кто это подтвердит? Наша версия такая: познакомились, пригласил домой, девочка сглупила, пришла, изнасиловал и приказал молчать, пригрозив разными ужасами. Девочка испугалась, поверила и молчала, пока живот расти на начал. Просто, убедительно и доступно даже детям среднего школьного возраста.