Рассказы о любви - [40]

— Скажи мне еще что-нибудь, — попросил я униженно, — чтобы я смог уйти.

В ее лице что-то дрогнуло — я подумал, она сейчас заплачет. Но нет, она лишь чуть заметно улыбнулась, я не могу описать, как мягко и сколько в том было муки, выпрямилась и прошептала:

— Ну иди же сюда, что ты стоишь как истукан!

И я шагнул к ней и обнял ее. Мы стояли, крепко обнявшись, и если во мне тайное желание смешивалось с робостью и страхом и с трудом сдерживаемыми рыданиями, она заметно повеселела, гладила меня по голове, как ребенка, называла немыслимыми ласкательными именами, укусила меня за руку и была невероятно изобретательна на всякие другие любовные глупости. Глубокое чувство страха боролось во мне с нарастающей страстью, у меня не было слов, я прижимал Елену к себе, тогда как она шаловливо и с улыбкой ласкала меня и дразнила.

— Ну освободись немного, ты, сосулька! — прикрикнула она на меня и дернула за ус.

И я со страхом спросил:

— Ты что, думаешь, все уладится? Если ты не можешь мне принадлежать…

Она обхватила мою голову руками, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— Да, все будет хорошо.

— Значит, я могу здесь остаться, прийти завтра снова и поговорить с твоим отцом?

— Да, глупый мальчишка, ты можешь все это сделать. Ты можешь даже прийти в смокинге, если он у тебя есть. Завтра в любом случае воскресенье.

— Да, у меня есть выходной костюм, — засмеялся я и сразу возрадовался словно ребенок, подхватил ее и несколько раз провальсировал с ней по комнате. А потом мы уселись на край стола, я посадил ее к себе на колени, она прижалась лбом к моей щеке, я перебирал ее темные густые волосы, пока она не вскочила и не отступила назад, привела волосы в порядок, погрозила мне пальцем и воскликнула:

— В любую минуту может войти отец! Мы совсем сошли с ума!

Она поцеловала меня и раз, и два, и воткнула мне в шляпу цветок резеды с подоконника. Дело шло к вечеру, и это была суббота, я застал «У Адлера» большую компанию, выпил полштофа вина, сыграл партию в кегли и рано ушел домой. Я достал из шкафа выходной костюм, перекинул его через спинку стула и с удовольствием осмотрел. Он хорошо выглядел, был как новый, купленный в свое время по случаю сдачи экзамена и с тех пор ни разу более не надеванный. Черное блестящее сукно разбудило во мне торжественные и достойные воспоминания моменты. Вместо того чтобы лечь спать, я сел и задумался, что должен завтра сказать отцу Елены. Я ясно и отчетливо представил себе, как подойду к нему, скромно, но с достоинством, взвесил все его возражения, свои ответы на них, да, все свои и его мысли, даже жесты. Я произнес свою речь вслух, как заправский проповедник, поупражнялся в необходимых по этому случаю жестах, и уже лежа в постели, засыпая, я все еще громко произносил отдельные фразы из предполагаемой завтрашней беседы.

Наступило воскресное утро. Я не торопился вставать, решив еще раз в тишине и покое все продумать, но тут зазвонили колокола — началась воскресная служба. Я встал, надел выходной костюм, сделал это очень тщательно и педантично, как тогда перед экзаменом, побрился, выпил молока и ощутил, как колотится сердце. Не находя покоя, я дождался конца службы и зашагал, как только отзвонил колокол, в это жаркое и еще туманное утро медленно и степенно по дороге, избегая пыльных мест, в долину Заттельбах, двигаясь к своей цели. Несмотря на старания, я все же слегка вспотел в своем выходном костюме с высоким воротником.

Когда я добрался до мраморной мастерской, на дорожке к ней и во дворе стояли, к моему удивлению и полному неудовольствию, деревенские люди. Они чего-то ждали и, разбившись на маленькие группки, негромко о чем-то переговаривались, как на публичных торгах.

Но я не хотел никого расспрашивать, что все это значит, и прошел мимо них к двери в дом, удивленный к тому же дурным предчувствием, словно видел странный сон. Войдя, я натолкнулся в прихожей на управляющего Беккера, с которым коротко и смущенно поздоровался. Мне было неприятно встретить его здесь, поскольку он, вероятно, думал, что я давно уехал. Но похоже было, что он так вовсе не думал. Лицо у него было напряженное, усталое и очень бледное.

— Ах, ты тоже явился? — сказал он довольно злобным голосом. — Боюсь, любезный, здесь сегодня можно было бы обойтись и без тебя.

— Но господин Лампарт ведь здесь? — спросил я, не придавая значения его словам.

— Конечно, а где же ему быть?

— А фрейлейн?

Он показал рукой на дверь в комнату.

— Она там?

Беккер кивнул, и я собрался было постучать, но дверь отворилась и оттуда вышел какой-то человек. При этом я увидел, что в комнате несколько посетителей и мебель там была переставлена.

Я оторопел.

— Беккер, что здесь происходит? Что делают здесь эти люди? И ты, почему ты здесь?

Управляющий обернулся и посмотрел на меня как-то странно.

— Ты что, ни о чем не знаешь? — спросил он изменившимся голосом.

— А что я должен знать? Нет, не знаю.

Он встал передо мной и посмотрел мне прямо в глаза.

— Тогда иди, дружище, лучше домой, — проговорил он тихо и даже как-то мягко и положил руку мне на плечо. К горлу у меня подкатил комок, страх без названия сковал меня.