Рассказы о Котовском - [12]

Сам же полковник, брошенный своими головорезами из карательного отряда, повесился у себя в купе в ту минуту, когда пулеметчик Дмитрий Дзюрба, изголодавшийся по культуре, временно спрятал револьвер в кобуру и заскочил оправиться в фарфоровую уборную полковничьего салон-вагона.

Под Березовкой оба кавалерийских полка Котовского дрались с деникинской конницей под командованием генерала Стесселя двенадцать часов кряду. Крутилась пурга, засыпая глаза морозными иглами. Измученные вконец лошади хрипели от напряжения. Командиру взвода Алеше Ткаченко какой-то гигант драгун перерубил пополам шашку. Обезоруженный Алешка хлестал двух наседавших на него офицеров стеком по лицу, не давая им опомниться и вынуть револьверы.

Подоспевшие бойцы выручили своего командира из затруднительного положения.

Гоня перед собой как стадо объятую паникой многотысячную армию белых, пятьсот кавалеристов Котовского неудержимо двигались вперед, на юго-запад.

Бригада Котовского оторвалась от фронта. Сзади нее на двести километров была пустота, поэтому отступление было равносильно самоистреблению.

«Предлагаю вам немедленно остановиться, — телеграфировал Котовскому начальник боевого участка Осадчий. — Вы зарываетесь. Под Одессой сосредоточено около тридцати тысяч деникинцев, вас с бригадой изотрут в порошок. Остерегайтесь конницы группы генерала Стесселя».

Котовский превосходно знал, что этой конницы уже с полчаса как не существовало. Обоим полкам был отдан приказ брать Одессу.

Комиссар бригады Христофоров пытался возражать.

— Ты знаешь, я не трус, — говорил он Котовскому, — но это безумие. Нас раздавят, лишь только противник узнает наши силы.

Котовский смеялся.

— Противник существует лишь в твоем воображении, — отвечал он, — от противника осталось всего несколько тысяч господ офицеров, которые мечтают о том, чтобы спасти свою шкуру. Так вот мы и должны им помешать это сделать.

Комиссар сдался нехотя.

— Ты увидишь завтра же, — сказал он Котовскому, — что я прав.

Назавтра, однако, комиссару Христофорову ничего не удалось увидеть — его убили. Он лежал навзничь на снегу, раздробленное пулей лицо было накрыто алым знаменем.

Кругом высоко в небе рвалась шрапнель. Ее нежный, дым прямыми струйками уходил ввысь, пронзая морозный воздух.

Котовский подъехал к теплому еще трупу комиссара бригады и, не слезая с коня, заплакал некрасиво и жалко, как плачут обычно сильные взрослые мужчины. Всхлипнув, он спрятал перекошенное печалью лицо от группы бойцов, в молчании обступивших поверженного комиссара, и поехал прочь, махнув рукой…

На какой-то железнодорожной станции заскочили погреться в телеграфную контору. Настойчиво и тревожно стучал брошенный телеграфистом аппарат Морзе.

Взводный эскадрона связи, грузный матрос с серьгой в ухе, сел за аппарат. Лента побежала, спеша высказаться.

Генерал Шевченко со станции Раздельной требовал к прямому проводу начальника гарнизона Одессы.

Котовский, осклабившись, кивнул головой.

— Начальник гарнизона у аппарата, — простучал матрос.

— Передаю оперативную сводку с северо-востока на Одессу наступают части 41-й и 45-й дивизий, а также конная армия Котовского. Укрепляйте подходы к городу. Во что бы то ни стало прикройте эвакуацию группы Стесселя.

Когда матрос прочел «конная армия», Котовский усмехнулся. Сквозь раскрытую дверь было видно, как, спешившись, поили лошадей четыреста бойцов Котовского — все, что осталось от пятисот после вчерашнего боя.

— Сводку принял Григорий Котовский, — отстучал матрос.

Аппарат замолчал.

Котовский, махнув рукой, вышел во двор к бригаде…

Когда до Одессы осталось всего три километра, горнисты сыграли атаку. Вперед вырвался хор трубачей. Никелированные трубы смешно болтались за спинами у всадников. Музыканты нелепо размахивали тупыми, никогда не рубившими шашками. На Пересыпской заставе горбатый флейтист неловко ударил шашкой по спине офицера, выскочившего из дежурки. Лезвие бутафорской шашки отскочило, но музыкант продолжал размахивать крепко зажатым в кулаке эфесом.

Не замедляя темпа атаки, на всем скаку головной разъезд первого полка изрубил казачью за-ставу.

У Пересыпского моста возникло неожиданное препятствие. Кучка людей с красной тряпкой, наколотой на штык, преградила путь Котовскому. Взволнованные и радостные лица окружили его со всех сторон, цепкие руки впились в стремена его лошади. Это была пересыпская рабочая боевая дружина. У них были винтовки, но не хватало патронов за ночь они перебили два батальона белых.

Пока с пулеметных тачанок скидывали несколько коробок с лентами патронов, старшина эскадрона связи Сойфер узнал среди дружинников своего брата, подручного слесаря с лесопильного завода.

— Здорово, Абрам, — сказал старшина, — смотрите, пожалуйста, ты уже бегаешь с винтовкой, босяк!

Младший брат оторопело молчал, вглядываясь в знакомое лицо жадными глазами, и смущенно перекладывал из руки в руку винтовку.

Старшина и сам был смущен неожиданной встречей и не знал, как держаться.

— Ну, а мать, — спросил он вдруг, — скажи, как мать, наверное, уж похоронили вы меня… Что ты смотришь, на меня как на привидение:

— Мамаша живут ничего себе, — ответил брат, — скоро они уже будут садиться вечерять. И ты бы заехал закусить, а хоронить тебя не хоронили, но в общем не надеялись больше увидеться.