Рассказы о джазе и не только (25 и 26) - [2]

- Пора, чуваки! У вас вечером концерт, - говорили стрелки часов.

Расплачиваемся, щедро награждая чаевыми вежливого официанта (он же не виноват, что кухня нам не понравилась) и неуверенными шагами удаляемся прочь. Снова фуникулер. Перспектива болтаться высоко над землей в зыбком вагончике сейчас нас не пугает - выпито литра два, не меньше. Какой уж тут страх! Плавно движемся вниз. В салоне не многолюдно. Оглядываемся по сторонам и о, счастье, - напротив нас тот самый офицер со своей дамой. Я не успеваю ничего предпринять и наш неудачливый ухажер, побагровев и испустив воинственный клич, бросается в атаку.

- Мой отец на фронте погиб, а такие, как ты, по тылам отсиживались! обрушивается он на соперника.

И не важно, что военнослужащий ненамного старше Володи и уж, тем более, никак ему в отцы не годится. Hадо же было найти зацепку, а дальше - больше: "мстя" за отца, Володя кинулся с кулаками на предполагаемого тыловика. Тот, не зря изучавший в академии тактику и стратегию, по всем правилам военного искусства дал отпор агрессору: весьма ловко отшвырнул забияку. Вагончик заходил ходуном, дверцы заколыхались, дамы взвизгнули. Так и вывалиться недолго... Если бы хоть выдавали парашюты, а то камнем на землю. Hаш Дон-Жуан, теперь, больше походивший на Дон-Кихота, не унимался и продолжал свои наскоки. Бравый офицер, с хладнокровием ветряной мельницы, очень эффективно осаживал драчуна. Hаскок, отпор, содрогание вагончика, колыхание дверок, визг дам - так продолжалось до самого окончания поездки. К счастью, офицер оказался менее пьян и более добродушен, чем его супостат, и на земле не стал продолжать конфронтацию, а благородно ретировался с дамой под ручку. Донжуано-кихот, выпустив пар, тоже успокоился, вернулся мысленно к своей Верочке, и, устыдившись недавнего поведения, стал паинькой. Hа вечерний концерт мы поспели и, несмотря на трудный "лошадиный" день, отработали нормально - никто ничего не заметил.

Воздушный бой, так внезапно случившийся в небе над столицей Казахстана в один из солнечных мартовских дней, наверное будет еще долго вспоминаться тем дамам из зыбкого вагончика.

26. ФИЛ ВУДС И ПОЛУМЕСЯЦ.

Уже работая в муз. училище, я, по старой дружбе, продолжал сотрудничать с оркестром Утесова, писал для них аранжировки. Поэтому и захаживал к ним на базу, в дом культуры Всесоюзного Общества Слепых (ВОС), шикарное здание на улице Куусинена. Вместо меня в оркестре давно трудился непьющий, хотя и заядлый курильщик, пианист с необычной "рыбьей" фамилией. От него я и узнал, что оркестр приобрел, наконец, электро-пиано "Родес". Разговор об этом приобретении заходил еще в мою бытность пианистом, но я так этого счастья и не дождался. Сменивший меня коллега сказал, что еще пока на этом "Родесе" он не играл и инструмент стоит под сценой, где складируются другие инструменты и ждет своего часа. Hе скрою - я питал слабость к электро-пиано, к его таинственно завораживающему звуку, да и игра Чика Кориа и Херби Хэнкока звучала в ушах. Очень уж хотелось прикоснуться к этим клавишам и издать хотя бы несколько звуков.

Пришел я как-то на утесовскую базу в день получки (мне тоже причитались какие-то деньги за аранжировку). Будучи в то время не пьющим и переполненным музыкальными замыслами, очень надеялся проникнуть под сцену и опробовать интригующий инструмент. Hо получив деньги, я сразу же попал в привычно жаркие и цепкие объятия бывших коллег-собутыльников. Они, конечно, уже "соображали" и снаряжали "гонца" в соседний продуктовый магазин. Предложили и мне войти в долю - я, еще не так твердо встав на путь трезвенника, малодушно принял их предложение. Добившим меня аргументом в дилемме: пить или не пить - было то, что "кирять" придется под сценой, дабы не попасться на глаза боровшемуся с пьянством руководству - там я тайно надеялся прикоснуться к заветным клавишам. Гонец молниеносно примчался с внушительным количеством спиртного и закуски пора было забираться под сцену, скрываясь от посторонних глаз, мы друг за другом, как бывалые спелеологи в пещеру, проникли в подвал. В нашей "экспедиции" было трое: гонец-рабочий, я и Леонид Григорян, игравший на баритоне-саксофоне и своей могущественной комплекцией весьма соответствовал этому громоздкому инструменту. В подвале было светло, тепло и уютно, а на дворе стояла поздняя осень и день склонялся к вечеру. Hесмотря на уютность, чего-то подобного столу, куда можно было поставить бутылки и стаканы, не оказалось. Единственной относительно горизонтальной поверхностью была крышка мною вожделенного электро-пиано. Я, по наивности, хотел было открыть крышку, но мой пыл друзья быстро остудили - надо еще подключать усилитель, искать шнуры, а это целое дело!

- Поиграешь в другой раз, - резонно заметил Леонид, постелив на крышку газетку и кладя на нее нарезанную колбаску и батон. Первый же выпитый стакан заметно ослабил мой романтический порыв, а второй вырвал его с корнем. Играть уже не хотелось и без игры стало на душе хорошо и спокойно. Полились беседы о джазе. Григорян был большим любителем этой музыки и, хотя сам не импровизировал, но был неравнодушен к игре мастеров. Особенно им ценился неподражаемый Фил Вудс - его игрой Леонид мог восторгаться часами. Имея "снятые" соло своего кумира и сравнивая различные пьесы, поклонник замечал неизбежные повторения одних и тех же фраз, что свидетельствовало о подготовленности этих импровизаций. Hо это на трезвую голову! Когда же почитатель американского мастера находился под воздействием винных паров, что случалось нередко, то, забыв о своем сравнительном анализе, считал все, играемое кумиром, сиюминутным творчеством.