Рассказы о Чапаеве - [7]

Соболев молча кивнул головой.

— А теперь давайте план наступления разработаем. — Чапаев вооружился циркулем и справа, возле здоровой руки, положил чистые листы бумаги.

Командиры ещё теснее сгрудились у стола, держа наготове записные книжки.

План разгрома белоказаков в районе Осиновки, разработанный Василием Ивановичем, был смелым и дерзким. На полк Лоскутова возлагалась задача атаковать белых в селе и привлечь внимание всех сил неприятеля. Первый артиллерийский залп Пугачёвского полка должен был служить сигналом основным силам для атаки врага с фланга и с тыла. Чапаев надеялся, что с этой трудной операцией его части справятся и победа будет за ними.

Когда совещание было закончено, Василий Иванович сказал, устало откинувшись на спинку стула:

— Теперь всё. К утру мы должны быть в Осиновке.

— Не сомневайся, Василий Иванович, — отозвался Лоскутов, пощипывая короткую жёсткую бородку, — Осиновка будет наша.

— Ну и жара, ровно в бане! — воскликнул командир эскадрона Зайцев, выходя из штаба на улицу.

— Днём жарко, — сказал Кузнецов, расстёгивая ворот гимнастёрки, — а ночью хоть тулуп надевай… Тоже природой называется!

— Сегодня и ночью будет жарко, — усмехнулся кто-то за спиной разведчиков.

Когда Лоскутов и Соболев собрались ехать на передовую, Чапаев остановил их:

— Подождите, вместе поедем.

— Василь Иваныч, обождать бы тебе надо, — с грубоватой ласковостью сказал Соболев. — Отдохни немного, не езди. Подживёт рука…

— Будет тебе! Маленький, что ли, я? — оборвал его Чапаев и первым направился к выходу.

Петька помог ему сесть в седло, и они вчетвером поехали на линию фронта.

* * *

Жара и тряска утомили Чапаева. К вечеру у него открылась рана, и ему пришлось вернуться в село.

— Я вас предупреждал: два-три дня вам нужен полный покой, — монотонно и скрипуче тянул полковой врач, высокий старик, перевязывая Чапаеву руку. — Покой… Ещё бинта. Так, так… Малейшее расстройство, переутомление могут вызвать обострение. Ну, вот и всё. Сейчас же ложитесь в постель.

Сестра стала складывать в саквояж бинты, флакон с йодом, а врач пошёл мыть руки. Исаев поливал из ковша тёплой, пахнущей тиной водой на длинные костлявые пальцы врача и слушал его наставления:

— К больному никого не пускать. Не разговаривать с ним. Это ему ве-есьма вредно.

Проводив врача, Петька вошёл в горницу.

Завидев ординарца, Чапаев гневно закричал:

— Чёрт знает что! Ночью наступление, а тут… — И отвернулся к стене, рывком натянув на голову простыню.

— Поесть, Василий Иваныч, не хочешь? С утра ведь не ел.

Чапаев не ответил. Исаев вздохнул, захлопнул створки окна и вышел на крыльцо.

Подкрадывались сумерки: блаженно прохладные, освежающие, прозрачно-лазоревые. Во дворе тонкими певучими струйками звенело о днище подойника парное молоко.

И так вдруг стало отрадно на душе, что на миг-другой показалось: вся эта кровавая, кошмарная междоусобица, охватившая мир, — лишь тяжёлый дурной сон…

Слипались глаза.

«Я чуток посижу. Только посижу», — сказал себе Петька и мешковато опустился на ступеньку, такую домашнюю, такую привычную с детства.

Было совсем темно, когда через открытую дверь горницы послышался голос Чапаева:

— Петька!.. Ну где ты там, Петька!

Исаев очнулся и, хватаясь рукой за косяк, нетвёрдо шагнул в сени.

— Огонь бы засветил, что ли… Скука смертная, — говорил Василий Иванович, ворочаясь на кровати.

Нашарив в кармане спички, Исаев зажёг сальную свечу. Поставив её на стол, у изголовья больного, уселся на седло возле кровати.

Чапаев смотрел на узорный самодельный коврик на стене, Петька — на вздрагивающий подслеповато язычок свечи, и оба молчали.

— А который час? — неожиданно встрепенулся Василий Иванович, беспокойно оглядывая тихую, тонувшую в сонливом полумраке горницу.

— За двенадцать, должно быть, перевалило, — скучающе зевнул Исаев.

Где-то в углу протяжно и жалобно зажужжала муха, попавшая в сети к пауку. Потом снова наступила вязкая гнетущая тишина. Лишь изредка её нарушало робкое потрескивание свечи.

Вдруг далеко за селом раздался один, за ним другой, третий орудийные выстрелы. На секунду всё смолкло, затем опять тяжело и надсадно заохали орудия.

— Началось, Петька! — Чапаев с силой рванулся вперёд и, застонав, упал на подушку.

— Пошли… к Лоскутову и Соболеву кого-нибудь, — прошептал он через минуту.

Исаев вышел, но скоро вернулся и снова сел на прежнее место у кровати Чапаева.

— Надеешься на человека, как на себя, — медленно, как бы ощупью, заговорил Чапаев, повернувшись лицом к ординарцу. — Знаешь, поручил что сделать — сделает… А нет вот, тревожишься: вдруг какое замешательство?

— Будет тебе, Василий Иваныч, успокойся. Соболев с Лоскутовым всё исполнят, — сказал Петька. — Они же коммунисты! И комиссары у них в полках смелые, толковые.

Ладонью здоровой руки Чапаев прикрыл глаза.

«Да, они, понятно, крепкие командиры, самостоятельные, — думал Чапаев. — Забыл давеча Лоскутову наказать, чтоб за Семёном Кузнецовым в оба глаза смотрел. Парень прямо сорвиголова. Всегда на рожон лезет, ему ничего не страшно… А вот Зайцев, этот молодчина. Его в самое трудное место пошли — сделает как по писаному».

Он долго ещё вспоминал своих людей, и они возникали перед ним как живые… Всё ещё кружилась голова и звенело в ушах.