Рассказы о большом мире - [56]

– А почему Вы плачете?

Мужчина, отвыкший от того, что может быть кому-то интересен, услышав детский голос, убрал ладони от лица и, посмотрев на девочку усталыми, красными от слёз глазами, обрамлёнными сетью глубоких морщин, произнёс:

– Я и сам не знаю, если честно.

И, словно виноватясь, пожал худыми плечами, отчего стало заметно, что старое пальто его на пару размеров больше, чем нужно.

– Не-е-е, – протянула девочка, – так не бывает. Я вот плачу, когда мне грустно. Ещё когда обидно.

Старик прошуршал ладонью по небритым щекам, вытерев слёзы, отчего-то немного поморгал, открыл было для ответа рот, но так и не найдя что сказать, закрыл и вздохнул.

Девочка сложила губы в трубочку, поводила ими из стороны в сторону, а после, набрав полные лёгкие воздуха, выпалила:

– А я умею кататься на самокате, хотя мне его только недавно купили!

Старик непроизвольно улыбнулся и сказал, кивнув:

– Ты молодец.

– А хотите мармеладку-червяка?

– Спасибо, но ты лучше кушай сама. У меня зубов-то нет, я не могу такое жевать.

– Ух ты, – как-то осторожно и тихонько произнесла девочка, а затем подумав пару секунд, добавила, – У Графа тоже зубов не было, когда он маленький был.

– Кто это, Граф? Собака твоя? – поинтересовался мужчина.

– Ну да, только он не собака, он пёс.

Девочка прислонила самокат к скамейке, протерла лавочку ладошкой и, немного поёрзав, уселась рядом со стариком. Затем вынула из кармана синей курточки розово-белую мармеладку, засунула в рот и, заболтав ногами, принялась сосредоточенно жевать. Дожевав, спросила:

– А Вы Гагарина видели?

Старик снова улыбнулся.

– На фотографиях только.

– Мне папа сегодня утром про Гагарина рассказывал и про космос ещё. Сказал, что мы все когда-нибудь будем летать в космосе, среди звёзд. Но не как космонавты, а как птицы, – вторая мармеладка отправилась в рот.

– А кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – поинтересовался мужчина.

– Ифё не вефыла. Фяф, пфовую, – мотнула головой девочка, отчего белоснежные помпоны на её шапке забавно подпрыгнули, затем проглотила мармеладку и сказала, – Наверно, ветеринаром. А может балериной. Но я ещё думаю.

– Ты занимаешься балетом?

– Да.

– Нравится?

– Когда как. Всякая легкотня вроде батманов не очень, а так нравится. Мама хочет, чтобы я балериной стала.

– А сама ты чего хочешь?

– А я хочу животных лечить.

– Как доктор Айболит?

– Пффф, – поморщилась девочка, затем, очень по-взрослому, но уморительно, нахмурилась, – доктор Айболит – это для маленьких. Мне мама читает Хэрриота перед сном. Вы читали Хэрриота?

– Если честно – нет, – покачал головой старик.

– Почитайте. Там интересно.

– Может быть почитаю.

– Ну ладно, я поеду, – девочка соскользнула со скамейки, взяла в руки самокат, – Вы завтра сюда придёте?

– Думаю да.

– А во сколько? – склонила голову набок.

– Не знаю, а во сколько надо?

Девочка задумалась, зашевелила губами.

– В три часа. Это когда большая стрелка на двенадцати, а маленькая на трёх. Вы приходите, и я потом приду тоже, ладно?

Старик снова улыбнулся, немного грустно, и кивнул.

– Хорошо. Я буду тебя ждать.

На следующий день, который в череде пасмурных, выдался на удивление тёплым и солнечным, девочка, на сей раз без самоката, прижимая руки к груди и время от времени поглядывая себе за пазуху, подошла к скамейке, на которой сидел старик.

– Здравствуйте.

– Здравствуй.

– Папа сказал, что Вы плакали потому, что одинокий, – девочка осторожно расстегнула молнию на куртке, – Это Вам.

В подставленные ладони ткнулся серый пушистый комочек, который щурясь на солнце, тихонько пискнул.

– Его зовут Моня. Он у кошки нашей родился. У него ещё братики есть и сестра, но их уже всех раздали.

Старик посмотрел на мяукающего котёнка, затем на девочку, губы его задрожали и, прижав к груди маленькое трясущееся от страха тельце, опустил голову.

– Я побегу, меня папа ждёт. Во-о-о-н там, – девочка указала рукой в сторону, но старик этого уже не видел. Он весь как-то съёжился над этим котёнком и аккуратно, большим пальцем правой руки теребил того за ухом.

Девочка улыбнулась, глубоко вздохнула и, довольная, убежала прочь.

На скамейке в парке, словно ребёнок – тихонько, бережно прижимая к груди котёнка, плакал старый мужчина в выцветшем сером пальто. От счастья.

Почувствуй меня

Почувствуй меня

Янка поёжилась, затем сложила вместе ладони, захватив одной другую, и подышала на них. Убрала волосы в хвост, подтянула воротник толстовки, укрывая шею, и накинула поверх головы капюшон. Я посмотрел на неё и подумал, что она как-то естественно мила. Никакого позёрства.

Поленья затрещали, я подбросил ещё парочку, в воздух взвился фонтан искр. Деревья вокруг чернели, теряясь в ночи, лишь едва различались их силуэты. Я встал с корточек, подошёл к палатке, взял куртку, замер, прислушиваясь. Тишина. Если не считать назойливо-монотонного гула комаров, старательно выводящих одну ноту. Хотя нет, сверчки ещё и еле слышный шум ветра в кронах елей и сосен. А вот плюхнулось что-то в воду, лягушка скакнула или рыба плеснулась. Палатку поставили метрах в тридцати от берега, неудивительно, что комаров не брали даже спецсредства, которыми мы с Янкой тщательно опрыскались.