Рассказы о большом мире - [58]

Я молча кивнул. Говорить было сложно. Ком в горле достиг нереальных каких-то размеров. Я чуть не задохнулся, пытаясь его проглотить.

– Так вот. Не получается у меня. Мне его жалко даже как-то. Чисто по-человечески.

– Он тебе нравится? – с каким-то мазохистским любопытством спросил я.

– Да. Очень. Он галантный. Рядом с ним я чувствую себя… нужной, Серёж.

Я чуть не плакал. Злился очень. Поймал себя на мысли, что хочу её ударить.

– А как же дочь наша? – как-то уж очень плаксиво, не по-мужски, спросил я.

– Её шестнадцать. Она уже не ребёнок. И вообще, при чём тут дочь?

Я промолчал. Возникла жуткая, щемящая сердце, пауза. Костёр разгорелся, освещая лицо Янки. Никаких слёз уже не было. Преодолев этот комок, проглотив его усилием воли, я спросил, сглатывая через каждое второе слово:

– Почему же… секса у вас… не было…?

– Сама не знаю. Возможностей много было. Я останавливала его. Он галантный, тактичный. Настаивал порой, но не чересчур. Если понимаешь, о чём я.

– Понимаю, – сказал я. Затем встал, взял себе пива, выпил сразу почти полбанки.

– Ты знаешь, Серёжа, это приятно. Приятно, когда тебя хотят. Так, что джинсы ему становятся малы не по размеру.

И тут во мне что-то щёлкнуло. Грохнуло. Взорвалось.

Я бросился на неё. Заламывая ей руки, завалил на траву. Рыча, словно волк, сорвал зубами куртку, жадными пальцами умудрился разорвать штаны. Впился языком во влагу. Пил её, словно сок берёзовый в молодости, пацаном в деревне. Пил и никак не мог насытиться. Она не стонала, нет. Не кричала. Она голосила, вопила, орала от наслаждения. Я кусал её грудь, сжимал горячими ладонями её прохладные бёдра, гнул её, изгибал, хватал за волосы, покрывая поцелуями губы. И те и эти. Вылизывал, словно пёс, словно дикое животное, не знавшее дотоле ни похоти ни страсти. А затем вошёл в неё. Нет, мать его! Ворвался! Сжимал в объятьях, с каким-то яростным остервенением бил тазом, выходил, ждал « Ещё…» и атаковал снова.

Внезапно, бёдра её сжали мои бока с невероятной силой, она прогнулась и хрипло застонала, метаясь на мокрой траве. Почти сразу после этого у меня закружилась голова от пронизывающего всё тело оргазма.

Через десять минут она лежала рядом со мной в палатке, положив голову мне на грудь.

– Как его зовут-то, хоть? – спросил, уже почти засыпая, я.

– Кого, глупыш?

Вечером в кафе

Вечером в кафе

Капли дождя сползали по стеклу. Нейтральная территория. Она не дома. Я не дома. Так проще, так удобнее нам обоим. Столик у окна, квадратный, деревянный. Солонка, перечница, хлеб, салфетки.

Она смущалась и не смотрела в глаза.

Я предпочитал поддерживать эту линию поведения.

Приготовил целую речь, о том, почему, о том что и как нужно… Но мы молчали. Уже минут пятнадцать. Никто никуда не торопился.

Официант принёс вино ей и водку мне.

Но мы даже не притронулись к алкоголю.

Бокал с белым вином.

Стопка водки с долькой лимона.

Попсовенькие мелодии сменяли друг друга.

Молчание не было неловким. Но начать разговор было нужно, мы оба это понимали. Полагаю, она считала, что это моя прерогатива в данном случае.

Но я никак не мог подобрать слов, мне всё казалось важным.

Не хотелось фальши. Ей тоже, это чувствовалось.

Но пришла она ухоженой и накрашенной, с новой причёской, а я был небрит, всклокочен, под глазами у меня были тёмные круги и уж точно не напоминал того мужчину, который когда-то бегал с ней на руках по улице, балдея от её звонкого смеха.

Капля упала на столик.

Так обычно начинается дождь. Но дождь за окном уже шёл.

Просто её слеза. Мне стало больно. Захотелось вскочить, отшвырнуть в сторону стол, проорать что-нибудь об этой боли, но я просто смотрел на эту каплю.

Такая маленькая капелька. Деревянный стол был лакирован и она не впитывалась. Просто лежала на столе. Маленькая капелька её боли.

Плохо, когда так.

Она подняла на меня глаза, я это скорее почувствовал, чем заметил. Они были полны слёз, тушь потекла, но её это не заботило. Она не полезла за бумажными салфетками, не встала, чтобы уйти в туалет, где могла бы привести себя в порядок. Просто смотрела на меня. А я смотрел на то, как слеза, мешаясь с тушью, ползёт по её щеке.

Мы уже говорили. Молча.

Мы говорили каждый о своём.

Перебивая друг друга, и не слушая собеседника.

Мы кричали, отчаянно жестикулировали.

У нас было много взаимных претензий, нам казалось важным высказать это всё друг другу.

Сочувствовать можно в спокойном состоянии. Когда тебе больно – тебе не до сочувствия.

А она искала именно его.

Я же ждал понимания.

А может наоборот.

Такие синие-синие глаза. Большие, красивые. Длинные ресницы, которые сейчас казались ещё длиннее из-за этих слёз с тушью.

По очереди капли падали с её подбородка на стол. Мы молчали.

Но при этом я её слушал.

Она рассказала мне про то, что не хотела делать мне больно, про то, что в любви бывает по-разному. Рассказала про то, что любви-то с её стороны, собственно, больше нет. Нет чувств, только усталость. Про то, что не имеет смысла выяснять отношения, потому что их нет больше, этих отношений. Кино закончилось. Fin. The end.

Потом я рассказал о том, что мужчина зачастую ведёт себя именно как мужчина рядом с той женщиной, которая мужчину в нём видит. И что, если он начинает понимать, что в её глазах уже не мужчина, а так… То он теряет дорогу. Идёт в другом направлении. Сначала на ощупь. Потом начинает замечать варианты. Но эти варианты уже не подразумевают её. О том, что когда-то я понимал, что я самый-самый.