Рассказы - [6]

— На неделе никак, а вот в следующее воскресение приходите крестить. Посмотрим на ваше чудо.

* * *

Оранжевую куклу разодрали. Сначала девочки из-за неё немножко подрались: Лиза толкнула Машу, Маша завизжала, упёрлась кулаком в Лизу, потянула куклу другой рукой. Короче, голова в рыжем парике оторвалась, и обе малышки шлёпнулись на попы: Маша с размаху, Лиза аккуратнее, но захныкала только она.

И в тот же день Катя их перепутала.

Да, с момента появления второй дочки, она одевала их по-разному: одну в розовое, другую во всё жёлтое. И сама боялась себе признаться, хотя знала: девочки настолько похожи, что она, мать, — в случае чего — их не различит. И старалась не допускать этого самого случая чего.

Наконец-то после дождливого июня наползла на деревню жара, наконец Катя смогла устроить девочкам купание во дворе. Она надула резиновый бассейн, налила туда прохладной воды, бросила в воду мячик, кораблик и рыбку. Всё было готово к купанию, Лиза и Маша бегали вокруг бассейна в розовых и жёлтых трусиках и похрюкивали от нетерпения. Подошла баба Сима, сунула руку в воду:

— Катюш, вроде как холодновато. Долей ещё потеплее из чайника.

И Катя послушно вернулась в дом за чайником. А когда вышла, малышки похрюкивали уже без трусов: заботливая бабушка комкала в ладонях розово-жёлтый комочек.

— Стойте! — как просто, как глупо. — Стойте, — она перехватила чайник в другую руку. Поздно. Да и бабушке стыдно признаться. — Стойте, не лезьте, сейчас я вам сделаю потеплее.

Ладно, попробуем так. Девочки сидели по пояс в воде, выколачивая из неё кулачками максимум брызгучего сверкающего на солнце счастья.

— Маша, на, возьми ещё мячик, — присела рядом с бассейном Катя, стараясь не смотреть ни на одну из дочек. — Маша, слышишь?

Купальщицы не обратили на её призыв никакого внимания.

— Лиза? — пугаясь собственного голоса, тихо позвала она.

Обе вздёрнули на маму одинаковые кнопки-носы, не прекращая своей весёлой и бестолковой возни. Это Катя знала отлично: обе девочки отзывались на имя Лиза.

А бабушке было стыдно признаться, потому что она-то их и без одежды как-то различала.

Руки дрожали, когда вынимала упиравшихся малышек из воды.

— Бабсим, давай сюда трусы. Машины жёлтые, Лизины розовые, — и подтолкнула к бабушке одну из девочек.

Бабуля не задумалась ни на секунду, она вообще не заметила, что была какая-то проблема. А Катя потом долго мучилась, не зная, довериться ли бабушкиной интуиции или просто закрыть глаза и ждать, когда наконец проявятся хоть какие-нибудь различия в манере поведения, в характере или во внешности дочек.

Так и крестили, Катя всё сомневалась: правильно ли? Каждый раз она вздрагивала, слыша: раба Божия Мария, раба Божия Елизавета, уже чуть ли не с отвращением поглядывая на жизнерадостного батюшку.

Соседку тётю Лену, давнюю бабушкину подругу, которую взяли в крёстные, после таинства пригласили пить чай. Катя всё приготовила и пошла укладывать девочек спать, оставив бабулек наедине. Ей очень не хотелось сейчас ни с кем общаться, она боялась расспросов, и только сидя над затихающими малышками, она невольно прислушивалась к бухтению, доносившемуся из соседней комнаты:

— Сколько раз я ему сама говорила: Коля, это твоё счастье, это такой подарок судьбы, береги её, Коля, это тебе награда за все страдания, — цокая ложечкой по блюдцу, негромко причитала тётя Лена.

Баба Сима что-то отвечала ещё тише. В общем-то слова были почти не нужны, это был акт привычного ритуала сочувствия, совершаемый ежедневно: присутствие рядом и покачивание головой, когда ничем не можешь помочь.

Катя знала, о чём речь. Сын тёти Лены отсидел в молодости несколько лет в тюрьме за драку, за непреднамеренное убийство. Все эти годы его ждала одна девушка из соседней деревни, ждала и дождалась. Он вышел, они поженились, а года через два у неё обнаружили рак. И теперь этот Коля после безуспешных попыток лечить жену, дохаживал за ней последние мучительные дни, и сам был похож на привидение — безобразно осунувшийся, худой и потемневший.

— А теперь говорю: не награда, а наказание, — слышалось Кате из-за двери, — лучше бы никогда и не встречались. Говорю, а сама плачу: и её жалко, и его жалко.

Да, награда или наказание, поди разбери, вздыхала Катя, нежно проводя пальцем по бровкам дочки, чтобы у той поскорее закрылись глазки. Другая девочка уже спала. Может, Маша всё-таки поспокойнее? А Лиза более капризная? Нет, я всё-таки найду между ними разницу. А награда или наказание — это вопрос риторический. То есть такой, который не требует ответа.

Она встала и поплотнее закрыла дверь в соседнюю комнату, чтобы чужое горе не царапало и не смущало её двойного и такого тяжёлого счастья.

* * *

В августе Егор забирал отдохнувших, вполне уверившихся в своём существовании девочек в город. Поезд не очень удобно приходил по времени — в шесть утра, зато ехали с комфортом, в купе без посторонних.

Детей накормили, и Егор сразу забрался на верхнюю полку, то ли стараясь не мешать Кате укладывать малышек, то ли смущаясь от лёгкого отчуждения, возникшего после разлуки.

Катя долго нашёптывала-напевала там внизу колыбельные, устраивала из подушек уютные гнёздышки, ложилась то с одной, то с другой стороны — девочки никак не желали угомониться и остыть от дорожных волнений.