Рассказы - [2]

И он поднес палец к правому глазу.

— А что, ваш босс такой богатый, что это сразу бросается в глаза?

— У него это на лице написано. Большими буквами. Даже если он три дня бриться не будет и лохмотья нацепит, все равно по лицу будет видно, что богач. Мне бы такое лицо! Когда мы идем в дорогой магазин, я тоже вхожу первым, и, когда продавцы меня видят — хоть я тоже одет хорошо, — они кривятся или делают вид, что меня не замечают: бросаются обслуживать других, на которых до этой минуты тоже внимания не обращали, или начинают рыться в коробках, будто ищут там чего. Я им ни слова не говорю: проверяю, все ли спокойно, возвращаюсь и открываю дверь боссу. И как только они его видят — тут же бросают и клиентов, и коробки, тут же начинают улыбаться и бегут к нему навстречу.

— Но, может быть, ваш босс — человек не только богатый, но и известный? Может быть, они просто узнают его?

— Может, и так, — задумчиво согласился телохранитель. Казалось, такая мысль раньше не приходила ему в голову. — О нем сейчас все больше говорят. Он ведь из банка. Но идемте-ка в паддок — надо бы ставки сделать на третью скачку.

По дороге мы разорвали на мелкие кусочки и выбросили (туда вас! на пол!) наши не выигравшие билеты. Навстречу нам попались философ, завсегдатай воскресных скачек, и адмирал Алмира со своей красавицей женой. Они вежливо со мной раскланялись, но не сказали мне ни слова — возможно, просто удивились, увидев меня в компании великана, которому я едва доставал до плеча. Бинокль моего нового знакомого висел у меня на шее, а свой, разбитый, я нес в руках. Мой бинокль был маленький и мощный, а его — большой и тяжелый. Ремень натирал мне шею, но я не снимал бинокля — а вдруг он тоже упадет и разобьется. Мы остановились посмотреть на лошадей, и я почувствовал, что сейчас мой спутник начнет расспрашивать меня о том, чем я занимаюсь. Рассказывать о себе в мои планы не входило, поэтому я опередил его:

— Взгляните, как вам четырнадцатый номер?

— Хороший экстерьер, — сказал он то, что всегда говорят о лошадях люди, ничего в них не смыслящие. — Я, пожалуй, на нее поставлю.

— А вот я нет. Мне кажется, она немного нервничает.

— Вы так думаете?

— Здесь лицо богача никого не обманет.

Мой спутник рассмеялся. Сразу, не раздумывая — так смеются люди, не получившие воспитания, люди, которые не думают о том, как расценят их смех окружающие. Потом, не попросив на то разрешения, он взял у меня свой бинокль, быстро поднес его к глазам и посмотрел в сторону лож, хотя из паддока они почти не видны. Бинокль он стянул с меня довольно резко, причинив мне боль.

— Что, не пришел? — поинтересовался я.

— К счастью, нет, — подтвердил он, опираясь, я думаю, больше на интуицию.

— Много работы он вам задает? Я хотел спросить, часто ли вам приходится действовать, то есть по-настоящему, с опасностью для жизни?

— Не так часто, как хотелось бы. Вы ведь представляете себе, что у нас за работа: с одной стороны, ты все время в напряжении, а с другой стороны, почти ничего не делаешь. Ты все время начеку, твоя задача — опередить. Я пару раз набрасывался на важных шишек, которые собирались только поприветствовать босса. Все как полагается: руки им назад закручивал, нейтрализовал и оплеух навешивал. А потом мне самому как следует влетало. Так что и опережать тоже нужно с умом. А так почти никогда ничего не происходит, и пропадает всякое желание быть настороже, потому как чувствуешь, что на самом деле это никому не нужно.

— Понятно, человек расслабляется.

— Не то чтобы расслабляешься, но трудно бывает себя заставить. Вот напарник мой, который идет рядом с боссом, когда я иду впереди, тот действительно расслабляется. Даже я это замечаю и иногда ему выговариваю. Он, пока ждет, развлекается карманными видеоиграми, он без них жить не может. А так нельзя. Вы меня понимаете?

— Понимаю. А ваш босс, как он к вам относится?

— Да как вам сказать? Мы для него невидимки. Наше присутствие его не смущает, он при нас может чем угодно заниматься.

— Чем угодно?

Охранник взял меня под руку и развернул в сторону касс тотализатора. Сейчас я и сам испытывал неловкость, оттого что шагал рядом с таким высоким человеком. Он явно опекал меня — возможно, он просто привык вступать именно в такие отношения: привык охранять. Он поколебался с минуту, потом сказал:

— Ну, например, с бабами в машине. Он в этих делах чистая свинья. Что-то у него тут, — он постучал по виску, — не в порядке. Слушайте, а вы случайно не из газетчиков?

— Нет-нет, — поспешил я успокоить его.

— Тогда ладно.

Я поставил на восьмой номер, а он на четырнадцатый — он был человек упрямый (или суеверный), и мы вернулись на трибуны. Сели и стали ждать третью скачку.

— Как поступим с биноклем?

— Если хотите, я буду смотреть старт, а вы — финиш. Я перед вами виноват.

Он опять взял бинокль, не потрудившись снять его с моей шеи. Но сейчас мы сидели близко друг от друга, и ремень даже не натянулся. Секунду он смотрел в сторону лож, потом положил бинокль мне на колени. Мой взгляд снова упал на его башмачки — все-таки они ему совсем не подходили, его большие ступни выглядели в них очень по-детски.