Рассказы - [2]

Иногда ему становилось жалко, что он так нелепо потратил лучшие годы своей жизни, что не пришел к нынешнему, гармоничному состоянию сразу, ведь тогда все могло бы устроиться по-другому. Но это была, возможно, его последняя иллюзия и она ему не слишком часто досаждала. Он решил считать, что все в жизни происходит с нами именно так, как оно и должно произойти. И на этом утешительно фатализме обычно успокаивался в своих сомнениях. Или просто шел смотреть на облака, плывущие над рекой.

Дедушка же по-прежнему был убежден, что внучка исцелили пчелы, и мог по памяти перечислить всех наркомов, как иной поминает святых.

Не жди, пора!

Вот уже и весна. Приятно, что она начинается с замечательного праздника, легкого и жизнерадостного, игривого, шаловливого и томного. Это день кошек. Отмечается первого марта. Вы не знали?

Сразу за кошками, третьего числа, отмечают свой праздник другие загадочные существа — писатели. Если кошек каждый из нас видел в изобилие, то живых писателей, только по телевизору, как экзотических существ из программы Путешествия натуралиста. Я видел несколько писателей живьем, но они были маленькие, местные. У нас крупная особь не живет. Климат что ли не тот.

Бывает, их привозят к нам по Транссибу, но народ плохо на них ходит. Ну, если только, что-нибудь редкостное. Какая-нибудь там Коэлья… тогда да. Ее смотрют.

Сразу за писателями отмечают свой день женщины. Они тоже загадочные. Грацией женщина соперничает с кошкой, а умом превосходит среднего лауреата Нобелевской премии по литературе за последние двадцать пять лет.

Присутствие в нашем мире женщин-писателей, а в прокате кинофильма «Женщина-кошка» — свидетельствует о том, что все эти праздники связаны между собой и недаром расположены в такой последовательности.

Но это все так — весеннее словоблудие. Простите.

А я хотел вам рассказать историю, связанную со времен. Как я ждал поезда. Было это больше пятнадцати лет назад, в одном сибирском городе, через который поезда следуют транзитом. Был конец лета, народ возвращался из отпусков, и взять билет на проходящий поезд оказалось непросто. Несколько дней я приезжал на вокзал за час до прибытия проходящего и пытался пробиться к окошечку кассы. Потом, после выселения из гостиницы (денег оставалось только на билет) перебрался на вокзал окончательно. И я увидел, что там уже целая коммуна таких как я. Они жили табором на чемоданах и знали по имени отчеству всех кассиров и дежурных по вокзалу. Их дети усаживались кататься на огромный, промышленный полотер, с которым уборщица двигалась по залу, и были счастливы. Взрослые уже не могли получать такой радости от катания на полотере, они хотели только на поезде и были хмуры.

Я посмотрел и понял, что мне никогда в жизни не переждать всех пассажиров с детьми, которые пользовались приоритетным правом в очереди. От этого мое ожидание сделалось бессмысленно и окончательно невыносимо. В этом городе я не знал ни одного человека, кроме директора местной филармонии. И то не лично. Его звали Натан Осипович. Его хорошо знала моя тетя, которая жила в другом городе. Я вошел в кабину для междугородных переговоров и, позвонив тете, объяснил ситуацию. Сказал, что мне уже нечего есть. Что я не ел три дня. Она обещала мне помочь. Повесив трубку, ободренный я пошел в буфет и купил себе кофе и бутерброд с ветчиной. Жизнь показалась светлее. «Выше голову!», как говорил мой армейский приятель, несгибаемый подлец Эдик Калинин.

А тем временем моя тетя уже звонила на рабочий телефон Натана Осиповича. «Мальчик на вокзале. Третьи сутки. Голодает».

Я доел бутерброд, выкурил сигарету и прочитал от корки до корки журнал, который нашел на полу под креслом в зале ожидания. В это время женский голос из динамика объявил нечто странное. Я прислушался и понял, что это мое имя и фамилия. Мне сразу показалось, что все на меня смотрят, и я проследовал, как просил голос, к окошку справочного. Там стоял седой представительный еврей в темном костюме. Внимательно оглядев меня, он спросил: «Это ви мальчик?»

Я пошел за Натаном Осиповичем к начальнику вокзала. Представившись, Натан Осипович сказал: «Через неделю мы будем давать Пугачеву, хотел вас пригласить».

Начальник вокзала напрягся: «Спасибо».

«Нашему артисту надо уехать сегодня», — сказал директор филармонии и, видя сомнение на лице железнодорожника, добавил «контрамарка на две персоны, партер, седьмой ряд». Через пятнадцать минут мне выписали билет на проходящий поезд. Оставалось только дождаться семи часов, и я пошел гулять по вокзалу, по привокзальной площади, по небольшому базару за площадью и все вокруг казалось мне прекрасным и немного печальным. Я по-другому смотрел на людей в зале ожидания и заметил там симпатичную девушку, на которую не обратил внимания прежде, впервые увидел красивую лепнину и роспись вокзального потолка.

В семь тридцать я сел на поезд почти с сожалением.

Что было дальше, неважно.

Я подумал, что так или иначе, но все время нашей жизни мы проводим в ожидании. Мы ждем постоянно, меняется только предмет нашего ожидания, но само ожидание остается постоянным. Может быть, так и надо. Страшно когда нечего больше не ждать. В каком-то смысле это необходимо, ожидание это перспектива нашей жизни, выражаясь вычурно — дорога в будущее, озаренная светом мечты.