Рассказы - [23]

Так вот я и шел, пока какой-то звук не заставил меня замереть. Впереди сопели и ругались не меньше троих здоровых мужиков. Голоса чужие, не деревенские это были.

Скинул суму и тихо пошел на звук. Меж деревьев открылась поляна, а на краю ее четверо мужиков пытались скрутить какую-то девчонку. Та прижалась спиной к стволу дерева, выставила вперед нож и по-волчьи щерилась. Один из лиходеев матерился, прижав руку к щеке — из-под ладони бежала кровь. Видать достала девчонка. Однако ясно было, что долго она не продержится, больно здоровы были разбойнички, да и мечи у них — не чета ее ножику.

Я не рассчитывал на охоту и с собой был только нож. Ну, и тем что есть, тоже можно дел натворить, надо только знать как. Поудобнее перехватил рукоять и прыгнул вперед. Началось!

Хорошо, что они стояли спиной ко мне — одному сбоку в шею, кровь брызнула упруго, сразу перехватить выпавший меч и второму в ноги. Снизу в живот с размаху и в сторону, в сторону. На колено, в стойку, оглядеться, что двое других творят. Один с мечом ко мне, а второй оседает на снег и девчонка над ним, нож из спины вынимает, глаза прозрачно-серые от бешенства, еще раз ножом по горлу ведет, чтоб уж точно враг не поднялся. Успел нырнуть под меч и сбоку рубанул того, что в меня целил. Мужик охнул и ноги у него подкосились. Сразу вслед — прямой выпад — меч вышел из спины разбойника, глаза у того закатились, тело тихо упало в снег.

Я огляделся — все четверо лежат, все мертвые. Хорошо поработал. А девчонка-то где? А та сползает по стволу. Мягко так валится. Подбежал к ней, подхватил, а полушубок ее, я в горячке и не заметил, весь от крови бурый, достали в бок мечом.

Ну, таких ран я навидался. Сноровисто стащил с нее полушубок, рубаху разрезал — рана неглубокая, но крови много вытекло. Однако выживет. Перетянул рану, в полушубок закутал. И задумался. Куда ее? К себе в избу? Отвык я, чтоб кто-то кроме меня порог переступал, но не оставлять же здесь. Подхватил на руки и понес. Девчонка высокая, крепкая, тяжеловато нести, ну, и не таких таскали. Нес и в лицо ее вглядывался. Светлые волосы, лицо нездешнее — высокие скулы, губы более тонкие, чем у местных, прямой нос, твердый подбородок — хорошее лицо, красивое.

Вот и избушка моя показалась, крайняя, возле самого леса. Положил находку нежданную на шкуры, к печи поближе, развел огонь, чугунок с водой греть поставил. И сел, глядя на найденыша. Казалось, не мучается она от раны. Не стонет, не мечется. Дыхание спокойное, как у спящей. Не знаю, сколько я так просидел. Потом — как очнулся. Вода уже закипела давно, пора рану осмотреть. Вынул чугунок, приготовил чистые тряпицы и развернул шкуры. И засмотрелся на крепкое, ладное тело. Ноги длинные, высокая грудь, вся плотно сбитая такая — с этакой хоть в бой, хоть на охоту, а больше всего хотелось — любить всю ночь, чтоб до рассвета себя не помнить. И тут она открыла глаза. Серые, зимние, словно метель в них. И звала эта метель меня.

Протянула руки и обвила мою шею. Потянула к себе. И смотрела неотрывно. И все ближе, ближе эти глаза, ближе метель, нет кроме нее ничего. И не нужно ничего более. «Тебя как зовут то?» — только и шепнул. «Ррраста» — с нездешним говором. И все, больше слов не было, только глаза, руки, тело, светлое, гибкое, хищное, только ее губы, что впивались в мои.

Только к рассвету опомнился: «А рана-то твоя как?!».

И отшатнулся. Не было раны. Был только шрам. Тонкий, затянувшийся, словно полгода, а не ночь прошла. Раста сидела, завернувшись в шкуру, и молча смотрела на меня своими серыми глазищами. А я вспоминал. Вспоминал, что рассказывала мне мать. Про серые тени, что зимними ночами вместе с метелью несутся по полям. Про белых огромных волков, что подходят к одиноким домам и молча ждут, когда выйдет кто-нибудь. Такие дома потом находили пустыми. Про светловолосых дев и мужчин, что говорят с рыканьем, приходят ненадолго в деревни и уходят в сумерках в лес. Про оборотней.

«Моя стая, — Раста смотрела в пол, говорила медленно, с натугой, — она придет сегодня ночью. За мной. Если люди испугаются и нападут — будет кровь».

Коротко взглянула на меня. И стало горько и радостно. Я нашел того, кто не видел во мне чужака. Но она уйдет. Или ее убьют потому, что она чужая. Тяжело подошел к Расте и опустился на колени. Гладил ее лицо, смотрел в глаза, вдыхал запах волос. Она обняла меня и прижала голову к своей груди. И я заплакал. Я не плакал много лет, и это было трудно.

Стало вечереть. Раста сидела на шкурах и молчала. Я сидел около огня и ждал. Стемнело. Завыл волк. Он выл около моих дверей. Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Перед домом сидело десять огромных белых волков. Их глаза были мудры и печальны. Тот, что сидел ближе всех, подошел и обнюхал меня. Вернулся и сел.

Позади раздалось низкое рычание, и к стае проскользнула волчица. Обернулась — на меня смотрели серые, зимние глаза Расты.

И вот тогда-то раздался крик. Заполошный, дурной, ненужный. И полетели стрелы. Из деревни валила толпа. Волки развернулись, толпа была слишком близко, не уйти. И вожак завыл. Завыл негодующе, зло, обиженно.