Сегодня под моими окнами убивали ангела. Он несся по нашей узенькой, залитой солнечным светом улочке, нелепо высоко вскидывая ноги и издавая нечленораздельные вопли. Желтый автомобиль ехал за ним неспешно, с какой-то даже ленцой.
Левое крыло ангела было почти отсечено, оно волочилось за ним, цепляясь за припаркованные машины, серое, пыльное, перепачканное какой-то дрянью.
Потом автомобилю надоели эти игры, он взревел и прыгнул вперед. Грязно-белую нескладную фигуру подкинуло, мне даже показалось, что ангел сейчас все же взлетит. Нет, он упал у обочины, перекрученный, со скомканными тряпками крыльев, но еще живой.
Автомобиль остановился, приоткрылась дверца. Из салона доносилась негромкая музыка, кажется acid jazz. Очень убедительно рявкнул выстрел и автомобиль уехал.
Когда через полчаса я вышел на балкон покурить, ангел все еще лежал. Вокруг него растеклась лужа почти прозрачной, с легким оттенком карамели, крови.
Вокруг роилась ребятня, самые отважные уже макали в эту лужу трубочки для кока-колы и наматывали на них быстро густеющую жидкость. Делали себе леденцы.
Дома в квартале, через который мне пришлось ехать, напоминали сахарные корабли, на которые капнули коньяком. Темно-коричневые потеки, крупные поры, оплывающие контуры. И слабый, но явственный коньячный запах. На лавочке, около одного из подъездов, заметил двух старушек. Они были увлечены разговором, одна постоянно лузгала семечки. Из деревни, что ль?
На мою машину бабушки посмотрели спокойно, но внимательно. Увидели, что не желтая и успокоились окончательно. Ярко-синее небо, ни ветерка. Опустил стекло, выставил локоть, ехал неторопливо. Хороший денек, даже Переродившиеся выглядывают из окон, смотрят в небо. Хотя им-то зачем?
Скука. Запредельная скука и холод. Он прозрачными волнами расходится по городу, вымораживая мысли и желания. На углу застыл желтый автомобиль. Окно со стороны водителя опущено, водитель расслабленно курит, глаза его полуприкрыты. Медленно подносит ко рту сигарету, затягивается. Также медленно рука опускается и ложится на руль. Дым нехотя расползается по салону. Черный костюм водителя покрыт инеем. Водитель потягивается. Откидывается назад и застывает.
Остекленевшие от холода стены домов, тихо потрескивая, выдавливают из себя драконью слюну. Тонкими нитями она тянется вниз, к тротуарам и дымится на морозе. Торопливые прохожие суетливо обходят желтоватые лужицы, втягивая головы в воротники.
Холод.
Посреди раскаленного, прожаренного солнцем до невесомой белой пыли, двора затеял свой длинный танец Перерожденный.
Невидящие, залитые голубым глаза, без зрачка, две плошки ленивых небесных змей, сухое костистое лицо. Руки — два отдельных существа, то обнимающих скелет, скрывающийся под выцветшим обтягивающим хлопчатобумажным комбинезоном, то две петли, душащих монотонное у-у-у-у-о-о-о-о-а-а-а-а-а, лезущее из глотки.
Перерожденный танцует, ступни почти неподвижны, только мелко перебирают на одном месте, руки вьются, губы вытянуты трубочкой, выталкивают звуки.
Пыль, ровным слоем укрывающая асфальт, начинает собираться, складываться в сложный узор. С легким «пуфффф» она превращается в маленький смерч и пританцовывает напротив тощей фигуры.
Смерч растет, вот он уже по пояс танцору. Перерожденный начинает извиваться, теперь он похож на змею. Солнце немилосердно палит, все окна настежь, кто-то не выдерживает и орет, чтобы чертов придурок заткнулся.
Пыльный смерч обвивает ноги. Танцор тихонько взвизгивает, его движения становятся более резкими, рваными. Он раскидывает руки и кружится вместе со смерчем.
Еще одно тихое «пуффффф» и Перерожденный рассыпается. Пыль танцует еще какое-то время, потом успокаивается. В окне напротив кто-то задергивает занавески.
Жара…
Дождь ударил в дома и улицы, взревел торжествующе, выбивая первыми тяжелыми каплями пыль из тротуаров, заколотил в крыши, окна, двери и люки, уверенный в своем праве быть.
Потоки автомобилей осели от неожиданности на задние лапы и побрели съежившись, ожидая новых ударов.
Мимо огромного, открывающего нутро кафе вовне окна пронесся, чужеродно вздымая вывернутые назад ноги, храт. Его длинный серый плащ, обычно, наверное, строго и чопорно укрывавший могучее тело, летел, не поспевая за хозяином, на глазах наливаясь дождевой теменью. Потоки воды разбивались в пыль о кожу дорогого портфеля, которым храт пытался закрыть голову и сохранить остатки прически.
Несчастный совершенно обезумел от ужаса. Большой дождь Бога Фа, приходящий раз в месяц, решительно выбил беднягу из колеи. Его щупальцеусы, два хлыста лакированного безумия, извиваясь, раскрутились на всю ширину улицы и охранники выбегали из дверей бутиков выставив руки, отталкивали гибкие плети от окон, за которыми в ужасе смотрели на приближение разрушительных усов окаменевшие манекены.
Дробя стену дождя храт промчался мимо кафе, вниз по улице, туда, где его ждал спасительный зев подземного перехода, дававший ему освобождение от ужаса и свободу выбора — спуститься еще глубже, в метро, или ступить на янтарный эскалатор торгового центра, также растущего вниз, прочь от поверхности.