Следующим утром братья постригли Гарри, смазали волосы медвежьим жиром, нарядили в лучшую одежду и отправили в городок искать жену.
Сначала все шло хорошо. Он выехал из дома, направляясь к спуску из долины. По дороге даже поглядел в ручей и полюбовался собственным отражением. Но, чем ближе к городу, тем запутаннее становились чувства, сильнее дрожь и слабее — решимость выполнить обещание.
Он попытался вспомнить, как Па ухаживал за Ма. Но, само собой, не смог: ведь дело было еще до его рождения. Затем попробовал представлять по очереди знакомых девушек. Но, чем больше старался, тем сильнее все перемешивалось в голове. В конце концов всё слилось окончательно, и только мельтешили перед глазами лиловые заросли цветущего рододендрона, и каждый цветок вертелся и хихикал.
— О, господи! Тяжкое это дело, искать жену! — воскликнул Гарри и утер рукавом лоб.
Наконец он привел мысли в порядок.
— Пусть будет первая встречная — красивая или страшная, неважно.
Пот градом катился у него по лицу, хоть дело происходило в марте. И он пришпорил лошадь.
Первой встреченной в городе женщиной оказалась жена хозяина лавки. Второй — малышка в детском фартучке, а третьей — дочь священника. Он совсем было решился заговорить с ней, но девушка взвизгнула и перескочила на другую сторону мостовой, — он так и остался стоять со шляпой в руке, теряя последние остатки решимости.
— Да разрази меня гром! — пробормотал он, — эта работенка еще тяжелее, чем я думал. Надо пойти в трактир и выпить, — может, в голову что и придет.
Именно там ее Гарри и увидел — она кормила цыплят на птичьем дворе. Звали ее Милли, прислуга за всё, как это тогда называлось. Чуть больше, чем рабыня, разве что из хорошей семьи и грамотная. Молоденькая, худая, с заостренным задумчивым лицом, одёжка в заплатах. Но по двору ходила прямо и невозмутимо, как индианка. Гарри Понтипей не мог сказать, хорошенькая она или дурнушка, но, поглядывая через окно трактира, как она кормит цыплят, подумал, что, пожалуй, с ней ему повезет больше, чем с другими девушками.
Ну, вот, он допил свою порцию и вышел.
— Здравствуйте, девица, — произнес он тем важным голосом, который в ходу у мужчин, когда они не желают показаться растерянными.
Девушка прямо посмотрела на него.
— Здравствуйте, человек из-за дальнего леса! — ответила она вполне дружелюбно. Напуганной девушка не казалась, и это подбодрило его.
— Чудесное утро, — сказал Гарри, пытаясь подвести разговор к нужной теме.
— Для кого как, — девушка отвечала вежливо, но цыплят кормить не переставала.
Гарри сглотнул.
— Говорят, в такое чудесное утро хорошо жениться, — выдавил он, чувствуя, что опять потеет. Надо было продолжать, но сдавило горло.
Девушка промолчала, и ему пришлось начинать все заново.
— Меня зовут Гарри Понтипей. У меня отличная ферма там, в долине.
— Ферма? — сказала девушка.
— Да. Правда, отличная. И кое-кто считает, что я был бы хорошим мужем.
— Мужем? — сказала девушка. Мне кажется, к этому моменту она начала улыбаться. Но Гарри ничего не видел — она стояла к нему вполоборота.
— Ну да, — голос доведенного до полного отчаяния Гарри становился все громче и громче. — Что бы вы на это сказали?
— Не знаю, мы слишком мало знакомы, — сказала девушка.
— Так, может, выйдете за меня и узнаете? — взревел Гарри.
— Выйду, если вы не станете так орать, — ответила девушка чопорно. И даже Гарри заметил, что она улыбается.
Ему пришлось выкупить ее у трактирщика за двенадцать бобровых шкур и охотничий нож. Ну, парочка вышла чудная, когда священник поставил их перед алтарем: девушка прямиком от птичьего корыта, другой-то одёжки у нее не было, и Гарри, во всем великолепии лесной моды.
— Всё, — с огромным облегчением сказал Гарри, когда церемония закончилась. — Поехали домой.
— Нет, не поехали, — возразила она. — Сначала мы пойдем в лавку и купим мне приличное платье. У меня нет земли и приданного тоже нет, но теперь я замужем, и то, что годится для девчонки с птичьего двора, не годится для замужней женщины.
В полном ошеломлении он наблюдал, как она набирает одежды и женских штучек еще на двенадцать бобровых шкур, а потом торгуется с лавочником.
Он не выдержал, только когда она взяла пару маленьких легких туфелек. Изящные были туфельки, с вышивкой.
— Я думал, у тебя есть башмаки, — сказал он.
Она повернулась к нему и дерзко посмотрела в лицо.
— Глупый. Разве кто-нибудь заметит, какие миленькие у твоей жены ножки, если я буду в тех башмаках, что на мне сейчас?
Он поразмыслил над сказанным, и скоро от ее слов, от тона, каким они были произнесены, и от задорного выражения на ее лице в груди потеплело, и он засмеялся. Он никогда раньше не чувствовал себя свободно рядом с девушками, но что-то в этом было такое.
А потом они поехали в долину, увязав все её узлы в седельные вьюки, и она сидела на лошади позади него. И все теребила его и что-то выспрашивала, пытаясь понять, что за человек ей достался в мужья. Отважная маленькая девушка, куда более образованная, чем решалась показать. Когда-то давно она вырвалась из-под родительской руки, убежала, особо не разбирая дороги. И теперь опять — брак с Гарри Понтипеем стал для нее таким же прыжком в неизвестность. Неотесанный бирюк из медвежьего угла, а уж какие истории ходили по городу! Рассказывали, что там, в долине, братья живут с медведями. Слабо верилось, конечно, но вдруг?
