Рассказы и повести - [17]

– А что,– заволновалась Полина Семеновна,– если уж разговор зашел о родителях… Кажется, дело действительно на мази… Ну, девка, ну, держись! – Вольская вдруг вздохнула глубоко и тяжело.– Небось выскочишь за Виленского и забудешь меня старую…– Она шмыгнула носом.

– Вас?! Что вы такое говорите, тетя Полечка? – Мажарова обняла тетку и закружила по комнате.– Я возьму вас с собой в Москву!

– Спасибо и на том… А вообще ты решила правильно: если хочешь зажить по-настоящему, надо уезжать в столицу. Там красота! Масштабы! И если уж положение, так положение…

Устав, они сели в кресла.

– Тетя Полечка,– глядя ей в глаза, по-дочернему спросила Нина,– скажите, как мне вести себя дальше? Знаете, хочется, чтобы он решился поскорей…

– Да, надо ковать железо, пока горячо. Но сразу вот так и не придумаешь,– ответила многоопытная Вольская-Валуа.– Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее…

Утром они просидели на кухне за чаем часа два. Говорили, обсуждали, как побыстрее заманить Виленского в сети Гименея.

Полина Семеновна предложила смелый, граничащий с дерзостью план – пригласить пожить Виленского в их квартире.

– Вы что! Да он никогда не согласится! – замахала руками Мажарова.

– Попытка не пытка,– сказала бывшая наездница.– А уж если даст согласие – тут мы его и обротаем…

Как уже было сказано, обитателей солидного четырехэтажного дома на Молодежном проспекте очень интересовали визиты в квартиру Мажаровых представительного мужчины, приезжавшего на «Чайке». Но больше других интересовало происходящее Валентину Павловну Крюкову, живущую на первом этаже.

Валентина Павловна была натурой сложной. Как все, наверное, люди, сотканные из чувств и желаний, нередко весьма противоречивых. И у каждого индивида этот комплекс всегда имеет одну-единственную направляющую, куда стремятся остальные жизненные силы. Таковой направляющей у Крюковой была зависть.

Она завидовала сослуживцам, попавшим в график отпусков в самое теплое время; завидовала женам, чьи мужья имели более высокое звание и зарплату, чем ее Юрий Алексеевич (она звала его Юликом); завидовала соседям, которые занимали двух– и трехкомнатные квартиры, тогда как ее семья прозябала (иначе она не называла) в однокомнатной. Она даже как-то искренне позавидовала своим знакомым, имя которых упоминалось в маленькой заметке в газете «Вечерний Южноморск» по поводу того, что их сынишка, унесенный на лодке во время шторма в открытое море, был спасен. Пусть мальчик был на краю гибели, но зато – слава по всему городу! А вот об ее Игоре, победителе смотра школьной художественной самодеятельности, ни одна газета не написала ни строчки! Где же справедливость?

Эти слова Крюкова чаще всего обращала к своему супругу – громоотводу и глушителю ее оскорбленного самолюбия.

Нужно подчеркнуть, что Юрий Алексеевич (Юлик) был создан природой для того, чтобы суметь выдерживать натиски супруги. И не только ее.

Работал Крюков в институте, проектирующем ирригационные сооружения. Что греха таить, в институте этом (да и только ли в нем!) на одного настоящего работника приходилось не менее семи бездельников (ох и верна же русская пословица, про тех, кто с сошкой, а кто с ложкой). Так вот, Юрий Алексеевич был с сошкой. И пахал с утра до вечера. Кого посадить за самый срочный и невыгодный заказ? Крюкова. Кому в командировку куда-нибудь в раскаленную степь или в залитую осенними дождями хлябь? Конечно же Юрию Алексеевичу. Впрочем, дежурства в учреждении по праздникам тоже доставались ему. Крюков был из тех, кто неизменно занимал последнюю строчку в списках на улучшение жилплощади, получение путевок, премий, и числился в списке первым, если надо было отправиться на овощную базу, уборку картофеля или субботник.

При всех вышеперечисленных условиях Крюков сумел защитить кандидатскую диссертацию, воспитать неплохого сына и оставаться при этом неунывающим, добрым и отзывчивым человеком. Впрочем, замечено, что именно на таких все держится. И работа, и семья.

Про работу мы уже сказали. А что касается семьи…

Пока он находился в Южноморске, все шло отлично. Любые попытки Валентины Павловны создать грозовую атмосферу он пресекал в корне. Но стоило кандидату технических наук отбыть в командировку (они, считай, отнимали половину его жизненного и календарного времени), как Крюкова пыталась сотворить что-нибудь такое, что, по ее мнению, должно было наконец помочь восторжествовать справедливости.

Взять, к примеру, жилищный вопрос. В отсутствие мужа Валентина Павловна как-то пошла к самому директору института и спросила в лоб: почему до сих пор одному из лучших сотрудников не предоставят на худой конец двухкомнатную квартиру, хотя Крюков мог по положению претендовать и на трехкомнатную?

Ошарашенный начальник удивился:

– Но Юрий Алексеевич никогда даже не заикался об этом!

И что-то отметил в своем блокноте.

Вернулся кандидат наук из очередной командировки, узнал о походе супруги к директору института и тоже задал ей вопрос в лоб:

– Кто тебя уполномочивал ходить с жалобами?!

Жена расплакалась.

Но Юлик был неумолим.

– Пойми же, Валя,– более мягко сказал он,– я терпеть не могу клянчить, жаловаться, просить… Пусть за человека говорит его дело. А уж как там решат – на их совести…