Рассказы и аллегории - [2]

— О, нет женщины, которая сделала бы для него то, что я. Я бы жила только для него. Он мой! — Она наклонилась вперед, плечи ее тряслись, но она не плакала. — Это так ужасно — быть женщиной, ведь у тебя связаны руки, ты даже слова сказать не можешь!

Женщина положила ей руку на плечо. Молодая взглянула прямо ей в глаза, старшая отвернулась и застыла, глядя в огонь. Было так тихо, что они услышали тиканье часов над письменным столом.

Потом старшая сказала:

— Только одно я могу для вас сделать. Не знаю, поможет ли это вам, но это я сделаю. — И она отвернулась.

— О, вы великодушны, вы так добры, так прекрасны, так непохожи на других женщин, которые способны думать только о себе! Благодарю вас, благодарю. Я знаю, вам я могу довериться. Я не могла бы сказать об этом никому, даже матери, никому, кроме вас.

— А теперь идите. Мне нужно закончить работу.

Молодая женщина обвила ее руками:

— О, вы добры и прекрасны!

Шелк платья и мех накидки, удаляясь, прошелестели и смолкли за дверью.

Оставшись одна, женщина заходила из угла в угол все быстрее, пока на лбу не выступили бисеринки пота. Она сделала передышку и подошла к столу: там, на столе, лежала записка, написанная мужским неразборчивым почерком на клочке писчей бумагиг «Могу ли я зайти к вам сегодня пополудни?» Рядом лежал закрытый и надписанный конверт. Она вскрыла его. Внутри было написано: «Да, я жду вас».

Она наискось разорвала листок и написала: «Нет, я не смогу вас принять».

Она запечатала свою записку в новый конверт и надписала адрес. Потом собрала со стола листки рукописи, скатала их в трубку и позвонила. Вошедшему слуге она вручила это со словами:

— Скажите, чтобы посыльный передал хозяину, что статья обрывается довольно неожиданно — пусть дадут примечание, что продолжение следует, я закончу ее завтра. Когда он по дороге будет пробегать мимо дома двадцать, пусть занесет эту записку.

Слуга вышел. Она закинула руки за голову, сцепила пальцы и снова принялась расхаживать по комнате из угла в угол.

Два месяца спустя старшая из двух женщин стояла у огня, когда внезапно открылась дверь и вошла молодая.

— Я должна была вас видеть, я не могла ждать. Вы слышали — он обвенчался сегодня утром? Неужели это правда? О, помогите же мне! — И она протянула руки к старшей.

— Сядьте. Да, это истинная правда.

— О боже, как это ужасно, и я ничего не знала! Неужели вы ему так ничего и не сказали? — Она схватила старшую за руку.

— С того дня, как вы были здесь, я его ни разу не видела — так что говорить с ним я не могла, но я обещала сделать то, что смогу, и сделала. — Она стояла, равнодушно глядя в огонь.

— Я слышала, она совсем еще ребенок, восемнадцати нет. Говорят, до того как сделать предложение, он видел ее всего три раза в жизни. Неужели, по-вашему, это правда?

— Да, истинная правда.

— Он не может ее любить. Говорят, он женился из-за ее положения и денег — и только.

Женщина круто повернулась:

— Кто дал вам право так говорить? Никто его не знает так, как я. Зачем ему чужое положение и чужое богатство? Они ничего не стоят рядом с ним. Может быть, женщины старше ее обманули его ожидания, и ее красота, юность и свежесть помогут ему заполнить пустоту. Она так молода и так прекрасна — ее мог бы полюбить любой мужчина, и родители ее известны своим умом. Если он воспитает ее, она станет ему такой женой, что ни одна женщина не сможет с ней сравниться.

— Но это невыносимо, это невыносимо! — Молодая женщина опустилась в кресло. — Она будет его женой, у нее будут его дети.

— Да, — старшая быстро заходила по комнате, — да, так хочется иметь ребенка, и прижимать его к груди, и кормить его, — она еще ускорила шаг, — пусть другая дала ему жизнь, это неважно — лишь бы можно было заботиться о нем. — Она металась по комнате.

— О нет, только не ее ребенок. Когда я думаю о ней, мне кажется — я умираю, у меня холодеют пальцы, я чувствую, что жизнь ушла из меня. О, вы этого не знаете — вы были только его другом.

Старшая заговорила быстро и негромко:

— Неужели вы совсем не испытываете к ней нежности, когда думаете о том, что она будет его женой, матерью его детей? А я бы хотела хоть раз обнять ее, если б она позволила. Говорят, она так хороша собой.

— О нет, видеть ее выше моих сил, я бы умерла. А они так счастливы сегодня, они вместе! И он ее так любит!

— Вы не хотите, чтобы он был счастлив? — Старшая посмотрела на младшую сверху вниз. — Вы что же — никогда его не любили?

Младшая сидела, закрыв лицо руками:

— О, какой это ужас, какая тьма! И с этой болью мне жить дальше, год за годом! О господи, дай мне сил умереть!

Старшая стояла над ней, глядя в огонь, потом сказала медленно, с расстановкой:

— Бывают в жизни периоды, когда кажется — нет просвета, когда голова идет кругом, и ни о чем, кроме смерти, думать не можешь. Но если ждешь, долго ждешь, иногда целые годы, приходит покой. Может быть, так и не сможешь сказать, что все было к лучшему, но находишь в прошлом удовлетворение и принимаешь его. Тогда борьба окончена. И такой день наступит для вас возможно раньше, чем вы думаете. — Она говорила медленно, с трудом.

— Нет, нет, для меня такой день не наступит. Если я люблю — я люблю навсегда. Я никогда не умела забывать.