Рассказы - [8]

Да, ещё василиск.

— Ты, наверное, голодный? — профессор наклонился к клетке. Василиск зашебуршился.

— Ну, это просто, — пробормотал профессор, вспоминая полоза в террариуме. — Положение жабы и положение змеи в некотором высшем смысле равноценны, не так ли?

Лондон, 2006.

— …Должен признать, господин Цойфман, что вы прекрасно держались на этих переговорах, и проявили подлинный патриотизм, — человек в соседнем кресле щёлкнул гильотинкой, отрезая кончик сигары.

Иосиф пододвинул к себе пузатую рюмку. Погрел в ладонях, чтобы ощутить аромат хорошего коньяка. Ему было хорошо и уютно. Впервые за весь последний год он мог себе сказать, что никуда не торопится.

— То есть вы хотите сказать, что я безбожно продешевил, — заметил он. — Что ж. Когда сделкой интересуется государство, гражданином которого ты являешься, отказываться от переговоров недальновидно.

— Ну, не так уж вы и продешевили, — усмехнулся собеседник, — просто саламандра бесценна… Американцы, наверное, дали бы вам больше. Если, — он осторожно вдохнул сигарный дым, — не предпочли бы сэкономить. Честно говоря, очень странно, что вас не убили.

— Да, этот рынок довольно жёсткий, — заметил профессор. — Мне несколько раз приходилось прибегать к помощи моего маленького друга, — он покосился на клетку. На сей раз она была закрыта специальным чехлом.

— Кстати, вы не хотите его продать? В частном порядке?

— Нет, — сказал Цойфман.

— Всё же подумайте. Я бы его у вас купил. Дорого. В конце концов, он вам больше не понадобится. К тому же, с помощью этого существа убивали евреев…

— Благодаря нашему правительству, я больше не нуждаюсь в средствах. Надеюсь, мои дети тоже будут довольны своим папочкой. Кстати, моя жена Аша на следующей неделе…

— …поздравляю… — предупредительно откликнулся собеседник.

— Вообще, я к нему привык, — закончил профессор. — Мы с ним хорошо понимаем друг друга. Что касается прошлого… Будем думать о настоящем. Вы же не задумываетесь о тех евреях, которыми будут кормить саламандру?

— Вы прекрасно знаете, что евреи бывают разными, — в тон ему ответил человек напротив. — Некоторые из них не заслуживают ничего, кроме…

— Да-да, я понимаю. Хорошо, что они есть, эти негодные евреи. Правда ведь? — Цойфман осторожно пригубил коньяк. — В общей гармонии мироздания у них тоже есть своё скромное место.

Собеседник кашлянул.

— Василиск мог бы облегчить их мучения.

— Обойдутся инъекцией. Кстати, — добавил профессор, — у меня есть для вас небольшой подарок. Вот, — Цойфман положил перед собой книжку в изящном сером переплёте. — Сигнальный экземпляр.

Человек в соседнем кресле взял книгу в руки, повертел, заглянул под обложку.

— Ах, да. «Мой Холокост». Об этом много говорят. Газеты пишут, что это чуть ли не новый дневник Анны Франк?

— Газеты преувеличивают. Проза историка — сейчас это модно. Это книга о моей семье. Точнее, о семье моей матери. Нечто вроде исторического расследования. Грустная история. Надеюсь, она найдёт своего читателя.

— И номинатора. Насколько мне известно, книга уже выдвинута на премию имени…

— Давайте об этом не будем. Чтобы не сглазить, — профессор улыбнулся. — Но, разумеется, я рад своему возвращению в литературу. Знаете, — он сделал ещё один маленький глоток, — раньше мне казалось, что занятия историка и литератора противоположны по интенции. Теперь я так не думаю.

Застрекотал телефон. Профессор взял трубку, немного послушал, потом молча положил её на край стола.

— Благодарю вас, — сказал он. — Деньги переведены на мой счёт. Вы выполнили свои обязательства.

— Мы всё-таки представляем правительство Израиля, — улыбнулся собеседник. — Было бы странно с нашей стороны…

— Кстати, вы гоблин? — неожиданно спросил Иосиф.

— Да, как и все чиновники такого уровня… Извините, профессор, мне пора. Ох, да! — собеседник хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл. У меня тоже есть небольшой подарок для вас… и для вашего василиска.

Он нагнулся, открыл пузатый портфель, стоявший у него в ногах, и извлёк оттуда большую коробку, аккуратно заклеенную со всех сторон. В крышке были проделаны небольшие отверстия. Внутри что-то шуршало.

— Благодарю, — с чувством сказал профессор Цойфман. — Очень кстати.

— Не за что. Все уже знают, что вам принято дарить змей. Но мне и в самом деле пора.

Собеседник ещё раз попрощался, подхватил портфель, щёлкнул замочком, и удалился.

Иосиф остался один. Он осмотрел коробку, прочёл латинскую надпись на крышке.

— Надеюсь, — сказал он, глядя на клетку, — тебе это придётся по вкусу. Редкий вид. Ты же у нас лакомка…

Голодный василиск щёлкнул клювом.

— Weltweisheit, — констатировал профессор. — Мировая мудрость.

Кабы не этот Пушкин

Посвящается Песаху Амнуэлю

16 августа 1924 года по традиционному стилю.

Российская Империя, столица.

Всё смешалось в доме Аполлона Аполлоновича Аблеухова. Начать с того, что с самого раннего утра его высокопревосходительство изволили быть на ногах — и в прескверном настроении. Даже не посетив туалетную комнату, он, весь во власти мрачной сосредоточенности, настрого велев не беспокоить ни по какому случаю, даже если турки нападут, заперся в кабинете на ключ.

Напрасно верный Мустафа прикладывал ухо к двери, надеясь расслышать звон колокольчика — Аполлон Аполлонович не любил новомодных электрических звонков, предпочитая старинные средства — но увы: из кабинета доносился только стук открываемых ящиков бюро и шорох раскрываемых папок. Судя по всем приметам, дело предстояло нешуточное.