Рассказы - [19]

— То есть эолипил не было создан, и сила пара осталась неизвестной людям? — уточнил Феогност. — Мне кажется, это излишнее предположение. В мире, где сохранилось рабство, мускульная сила должна быть дешевле пара, особенно на первых порах. Только там, где рабочие руки стоят дорого, возникает потребность в технике. Труды Герона остались бы просто невостребованы…

— Давайте заканчивать, — попросил Аркисий. — Что там дальше?

— Я пока не дочитал до конца, — признался славянин. — Кажется, мир погружается в упадок, именуемый у Харитона Тёмными Веками. В эпилоге описывается наше время, представленное в виде диком и отталкивающем.

— Ну что ж, любопытно, — не без разочарования в голосе подытожил Феомнест, — хотя я ожидал от Харитона чего-нибудь более оригинального, с множественными перипетиями и неожиданным финалом. Похоже, ему не стоит браться за большую форму.

— Странно и непонятно, — добавил сириец, — зачем этому Харитону понадобилось богохульствовать, представляя Спасителя нашего в неподобающем виде. Это не только кощунственно, но и безвкусно…

— О, насчёт вкуса, — логик досадливо хлопнул себя по лбу, — как я мог забыть? Мой друг Камерарий, ботаник, путешествующий по Индии, вчера прислал мне корзину смокв необычайной сладости: интересный природный феномен. Я продегустировал их с охлаждённым белым хиосским вином — разумеется, в научных целях. Сочетание показалось мне интересным. Не желают ли коллеги принять участие в исследовании?

— Пожалуй, — оживился сириец, — сегодня ведь, кажется, вино дозволено.

— Суеверие, — не удержался высокоучёный Аркисий, — Христос Август не вводил никаких постов, всё это позднейшие выдумки суеверных людей.

— Стоит ли это обсуждать, — удивился логик, — ведь мы же говорим о фигах и вине, то есть о дозволенном в любом случае. Не всё ли равно, запрещено ли нам что-нибудь иное, если мы на него не посягаем? С логической точки зрения…

Световит демонстративно зажал уши.

— Кратко, но убедительно, — признал Феомнест. — Что ж, давайте справим скромные Плинтерии и не забудем про дар Икария.

— Простите невежду, — спросил Эбедагушта Марон, вставая с ложа, — но о чём идёт речь? Плинтерий — это какой-то древний бог?

— Плинтерии — языческий праздник в честь Афины-Мудрости, — принялся объяснять Феомнест, — он праздновался как раз в это время. Богине приносили в жертву фиги…

— Что касается смокв, — оживился богослов, — вчера мне попалось интересное толкование аввы Феона на притчу Августа о смоковнице, где он сравнивает её с Римом…

Логик открыл было рот — и поперхнулся.

— Иногда фига — это просто фига, — сказал он, откашявшись. — Давайте, что-ли, в самом деле попробуем плоды на вкус, а то наша беседа стала пресноватой.

— Тому виной неудачно избранная тема, — заметил сириец. — Что касается обсуждавшегося опуса, его цель кажется мне странной и непонятной, — добавил он.

— Но что страннее, что непонятнее всего — не удержался Аркисий, — это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой. Во-вторых… — он запнулся, потом решительно махнул рукой, — но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это…

— Ах да, — Световит звонко хлопнул себя по лбу. — Я хотел переговорить с высокоучёным Номом по одному вопросу. Мы присоединимся позже, — бросил он логику и богослову.

Феомнест кинул на него странный задумчивый взгляд и вышел. Следом прошлёпал босыми ногами сириец.

Световит прислушался к шагам. Когда те затихли, он повернулся к Аркисию, сидящему на ложе.

Старик смотрел на Световита тяжёлым взглядом исподлобья.

— Fac quod debes, — сказал тот на латинском, — у тебя есть три месяца.

— Я не буду разговаривать на языке приказов, — решительно сказал старый учёный. — В любом случае, я ничего не должен. Принуждение не есть долг, как сказал бы Феомнест.

— Я могу повторить то же самое по-гречески, — холодно сказал Световит, — но смысл от этого не изменится. Ты прекрасно понял, что должен сделать и к какому времени.

— Три месяца? Даже если бы я согласился, это невозможно, — старик выставил перед собой руку, закрываясь от Свентовита. — У меня уходит не меньше недели на маленький рассказ.

— Брось, — резко оборвал его славянин. — Ты ведь написал за месяц ту непристойную повесть, подписанную аравийским именем?

Аркисий посмотрел на того с бессильной злостью.

— Если это тебя утешит, — добавил славянин, — вспомни Овидия. Он тоже пострадал из-за допущенной им непристойности.

— Чрезвычайно лестное сравнение, — сказал Аркисий с горечью, — но неточное. Овидия всего лишь сослали, а не заставляли писать под диктовку офицера Провокации. К тому же Спаситель Август его всё-таки простил.

— Странно было бы, если бы тайная служба была милосерднее самого Господа Нашего, — усмехнулся Световит. — В конце концов, чем ты недоволен? Ты не в тюрьме, не в ссылке. За свою работу ты получаешь вполне приличные деньги. К славе ты не стремился, даже наоборот — скрывал авторство. Страсть к злословию ты удовлетворяешь за наш счёт, причём твои сочинения не передаются тайно их рук в руки, как прежде, а публикуются уважаемыми издательствами…

— Мой Харитон непопулярен, — заметил старик. — Последняя книжка до сих пор пылится в книгохранилищах.