Рассказы - [20]

Вещевладелец назывался Георгием.

Мгновенно декорировав стены репродукциями русских икон, Георгий принялся отыскивать во мне единомышленника: «Скоро великий пост и…».

Я ответил, что меня мало интересуют подробности давнишнего убийства на Ближнем Востоке. И хотя я сочувствую потерпевшему — всё же он был тяжело болен рассудком — но тем не менее никак не способствую эпидемиологическому распространению этой духовной инфекции.

Разумеется, новый сокамерник посчитал своим апостольским долгом привить мне хоть что-то от своего навязчивого невроза.

О, это была истинно православная особь!

Починив телевизор ударом кулака по кинескопу, одержимый приступил к комментариям.

«Жиды Россию захватили! Кругом евреи…». Не оригинально. Но: «Прошу прощения, ваш Христос тоже в некотором роде не у тамбовской Марфы из под мышки вылез, и не на Ленинградском шоссе проповедовал».

«Он — сын божий!». Неубедительно. Но: «Почему же сын божий именно в Палестине объявился? Почему не в Пыталовском районе, например?».

«Чтобы мы, православные, жидов убивали за то, что они его казнили!».

Контуры проступили. Правда, я потерял интерес к этому идиотическому диспуту, но Георгий вполне удовлетворялся короткими монологами.

«Хорошо день начался! В Иерусалиме араб жидов расстрелял! Восемь трупов, четырнадцать при смерти».

«Мужик один двух девочек зарезал: кара божья. Если в душах этих девочек покопаться, то сразу станет ясно: правильно их убили».

«Пост начинается. Буду плоть свою усмирять. Есть не буду до Пасхи».

Но захворал, сука, гриппом и начал жрать всё подряд. Жить-то хочется.

«Патриарх — пидор и жид, самозванцев Романовых за святых почитает. Президент — жидомасон. Все жидам продались».

— И ты?

«Я божий человек. Я воин православный. Меня архистратиг Михаил в своё воинство принял!».

— Термин «православие» при Романовых ввели.

Задумался, армагеддонист хуев.

Вот если ему башку об чугунный унитаз расколошматить, а потом в биографии покопаться, наверняка окажется, что правильно его убили.

Аминь.

«Время покажет, кто из нас прав», — говорит божий человек Георгий. Ссылка на Страшный суд — это самая удобная форма ухода от конкретного ответа, за неимением веских аргументов.

— Раньше были люди, у которых медведи с руки ели! Ты слышал что-нибудь про Серафима Саровского?! — божий человек возбуждён, глаза его замаслились, как у опиюшника. Он гневается.

— Почему «были»? Такие люди и сейчас есть: в цирк сходи, там таких много.

Одержимый нападает, я защищаюсь. То, что он нападает от имени выдуманного им бога, только подчёркивает абсурдность атаки. Всё правильно, мир бестолков.

— Ну вот, видишь, нам не о чем говорить, если ты считаешь веру выдумкой.

Он не прав.

Я не считаю религиозную веру выдумкой. Вот же он — верующий, пылает потусторонним гневом. Но не я же набрасываюсь на него с агитацией, напротив, это его что-то щекочет: «Нужно готовиться к смерти…».

— Гроб купи и спи в нём.

— Знать бы час…

— Зачем?

— Чтоб успеть подготовиться!

— А ты будь всегда готов.

На короткое время он умолкает, формулирует тезисы, аж пар из ушей валит, так напрягается. Затем приступает: «Как думаешь, есть ли люди без души?».

— Есть.

— А где же у них душа, куда она делась? — Георгий, божий человек, всё топчется и топчется между пальцами такого же нафантазированного дьявола, страшась конкретизировать понятие.

— Души их черти на том свете шашлычат, а тельца их по земле шастают, с картинками разговаривают, думают, что спасаются.

— Я живу правильно. Хочу даже научить кого-нибудь тому, что сам познал.

— Только к детям не подходи.

Обиделся.

Чёрт! И меня осенило! Это бес обыкновенный, бес в смиренной ненависти. «Бес» — если в его терминологии выражаться.

«Я должен тебя предупредить, чтоб ты на Страшном суде не говорил, что не знал…».

Бес.

И далее. Тот бог, от имени которого он вещает. Те жуткие изображения, которые он называет «иконами», все те монотонные малопонятные псалмы-заклинания, которые он нашёптывает по ночам, сорок раз повторяющиеся, будто до тех, кому он их адресует, с первого раза не доходит — бесовщина это всё натуральная.

«Бесовщина» в смысле — враждебное мне.

Сбивает с пути. Запугивает. Именно в этом его задача. Они, изощренные христопоклонники, для того лишь и путаются между людьми, чтобы отнять силы, не дать возможности мыслить, помешать идти, сражаться, отстаивать себя.

Они — убийцы духа.

Христиане и моралисты, напустив туманного пафоса, шинкуют вечность, кромсают её на просвирки и вскармливают ими прожорливую пустоту.

Я благодарен им за сделанные открытия.

Я умертвил свой животный религиозный страх.

Мир безумен.

Мир хаотичен.

Беспорядочен, как юношеские половые связи. И, значит, мир молод, в нём всё только начинается! Я влюблён в этот дикий, необузданный мир, я желаю его!

А они предлагают дрочить душу на Святую Деву.

Лучше я буду спать с трипперной шлюхой. По крайней мере в ней больше искренности и чистоты, чем в боге, заляпанном лживыми и трусливыми языками спасающихся.

Я смотрю на одержимого и мне его не жалко.

— Бес в тебе, брат Георгий.

Карфаген Алиевич Блокс

За всякой камерной дверью обнаруживается очередная свалка человеческих судеб. Несчастные люди, изнурённые следственными мероприятиями, но ещё больше изнурённые существованием в узких пеналах маломестных камер, пытаются обустроить временный быт. Всё упрощено до предела. И в этом античеловечном казённом упрощении людям хочется хоть какого-нибудь вещественного усложнения.