Рассказы - [28]

— Что угодно, monsieur?

— Кто живёт в соседнем номере? Вот здесь!

Заспанный лакей посмотрел на меня удивлённо и злобно.

— Какая-то англичанка. Приехала вчера. Что угодно, monsieur?

— Она замужем? Скажите, она замужем?

Лакей смотрел на меня всё изумлённее и изумлённее.

— Почём же мне знать, monsieur? Monsieur задаёт такие странные вопросы! В шестом часу утра! Изволите беспокоить…

— Я вас спрашиваю!..

— Приехала одна!

— У неё был сегодня ночью мужчина!

Лакей посмотрел на меня, как на сумасшедшего, пожал плечами и повернулся:

— У неё? Старуха, лет семидесяти!

— В таком случае…

Я схватил его за рукав.

— В таком случае, сейчас же войдите в этот номер!.. Там что-то странное… Я не знаю… Там что-то произошло…

У меня зуб не попадал на зуб.

Лакей старался освободить свою руку. Он был окончательно зол.

— Но как я смею, monsieur? Идти к даме, когда она спит!

Но я не отпускал его. Я наступал:

— Идите… Я отвечаю… Я вам говорю, там… там что-то странное.

Моя тревога мало-помалу передавалась и ему. Но он всё ещё пожимал плечами.

— Как я могу?.. Какой вы странный, monsieur… Да и дверь, вероятно…

Он тронул. дверь. Она отворилась.

Лакей несколько моментов в сомнении постоял на пороге. Потом тихонько вошёл.

Прошла секунда, другая — и из номера раздался крик, полный ужаса.

— Ай!

Лакей вылетел в коридор, трясущийся, бледный, как полотно, с искажённым лицом.

— Там… Она… Ай!.. Полицию… Управляющего…

Он кинулся за управляющим.

Словно какая-то неудержимая сила меня тянула. Я пошёл в номер. Пол был завален раскрытыми чемоданами, выброшенными вещами. Я споткнулся обо что-то, падая, схватился за кровать и очутился лицом к лицу…

Я закричал диким голосом, зашатался, меня словно выбросили из комнаты.

На кровати лежала жёлтая, словно восковая, фигура с широко раскрытыми стеклянными глазами, — старуха с перерезанным горлом.

Кровь тёмным, — мне показалось, чёрным, — пятном покрывала край простыни.

Лужа крови чернела на ковре около кровати.

Двери хлопали.

Разбуженные моим криком, неодетые жильцы с испуганными лицами выглядывали из дверей.

— Что случилось?.. Что случилось?..

Я очнулся, — меня тряс за руку сосед, с которым мы ночью подслушивали и смеялись около двери.

Он тоже заглянул в номер старухи и тоже вылетел оттуда в ужасе.

Он тряс меня за рукав, широко, в ужасе, бессмысленно раскрыв глаза, и, не попадая зуб на зуб, повторял:

— Я тоже не спал всю ночь… Я тоже не спал всю ночь…

Сбежалась вся гостиница.

Явилась полиция.

Швейцар слышал только, что ночью кто-то постучал к нему в дверь. Он, как всегда, дёрнул за цепочку, отворил входную дверь. Стучавший вышел, и дверь за ним захлопнулась.

На тротуаре, в двух шагах от гостиницы, нашли платок, о который вытирали окровавленные руки.

Вот и всё.

Гостиница расположена на углу площади. От площади по всем направлениям разбегается десяток улиц. Дальше каждая из них делится на две, на три. Те делятся опять, скрещиваются, перекрещиваются.

И в этом лабиринте убийца исчез бесследно, навсегда.

Разумеется, обыкновенный грабитель, забравшийся с вечера в гостиницу, где-нибудь притаившийся до ночи, а затем вошедший в тот номер, который позабыли запереть.

И управляющий, бледный, растерянный, говорил с укором нам всем, — словно мы были виноваты в случившемся с ним несчастии:

— Ах, господа, всегда надо запирать двери! Как вы так, право!..

И жильцы стояли подавленные, словно, действительно, в чём-то виноватые.

Больше всех был подавлен, больше всех был растерян сосед, с которым мы ночью смеялись у двери, где в это время совершалось преступление.

— Но позвольте! Как же так? — бормотал он. — Я сам… понимаете, сам!.. Я слышал поцелуй! Ясно слышал поцелуй! Поцелуй!

— Как будто нельзя целовать собственную руку! — вскользь заметил один из лакеев, взглянув на него искоса, пожимая плечами, полный презрения к человеческой недогадливости.

— Вы бы легли, monsieur! На вас лица нет! — заметил мне кто-то.

— А мне представлялось то, как убийца быстро уходит по коридору, подняв воротник, нахлобучив шляпу, сгорбившись, съёжившись, словно дрожа от холода, то, как он, стоя около трупа, целует себе руку, чтоб обмануть проснувшихся соседей.

Он давал концерт на поцелуях.

Настоящий концерт.

Придавая им все оттенки, — от безумной страсти до тихой нежности.

Заставляя их звучать то громко, то тихим шёпотом любви, обожания, то благодарностью за счастье.

А в это время около лилась кровь из перерезанного горла, промачивала матрац, струйкой стекала и крупными тяжёлыми каплями падала в тёмную лужу на ковре.

А он давал свой концерт.

И этот концерт давался для меня.

Железнодорожная семья

— Слышали? Жанна выходит за старшего Жако!

— Да неужели?!

— Уверяю вас.

— Вот ей счастье!

— Незаконнорождённым всегда счастье!

— Ну, положим, счастье не особенно велико!

Так говорили немногие, по большей части легкомысленная молодёжь.

Но их строго останавливали старшие:

— Для бедной девушки, как она, конечно, счастье!

Семья Жако…

— А, известные железнодорожники! — с уважением говорили окрестные крестьяне.

Жако — самая зажиточная семья в округе. У них великолепный дом около самого полотна железной дороги.

Железнодорожная компания предлагала им переехать подальше и даже согласна была купить для них небольшую ферму.