Рассказы - [27]

Поезд тронулся.

Я видел, как мой ночной спутник вскочил в таратайку, и как она, поднимая облака пыли, вскачь поскакала по направлению к маленькому городку.

И среди этой пыли чернела сгорбившаяся спина человека, боявшегося опоздать на казнь.

Словно он сгорбился, чтобы удобнее всё время смотреть на часы.

И при мысли о том, что где-то там, какому-то неизвестному мне человеку с каждой секундой всё меньше остаётся жить, — мне стало страшно одному в купе.

Я вынул часы и с ужасом смотрел, как стрелка приближалась, приближалась, приближалась к семи.

Как быстро она шла.

И мне хотелось крикнуть ей:

— Стой!

И я чувствовал беспомощность, страшную беспомощность, которая меня разбивала.

Случай

Я проснулся в ужасе.

В безотчётном ужасе, который иногда почему-то охватывает вас ночью, и вы, как ребёнок, дрожите в темноте.

Мне снился сон.

Женщина переходила через улицу. Как вдруг камни мостовой провалились под её ногами, и земля быстро начала засасывать женщину.

Женщина страшно крикнула. Раз, два…

И я в ужасе проснулся.

Что это? Слышал я во сне или, действительно, меня разбудил женский крик?

Я вскочил, отпер дверь и выглянул в освещённый коридор.

Через номер от меня дверь тоже отворилась, и выглянул жилец, в одном белье, с перепуганным лицом.

Значит, мне не приснилось! Он тоже слышал!

Кругом было тихо.

Мы на цыпочках подошли к двери среднего номера и, затаив дыхание, прислушались.

Из номера послышался поцелуй. Звонкий, вкусный.

Мы оба плюнули.

Рассмеялись без звука, кивком головы пожелали друг другу покойной ночи и тихонько, на цыпочках, разошлись, улыбаясь и покачивая головой, по своим комнатам.

Но мне не спалось.

Какая беспокойная ночь!

Когда я засыпал, мне показалось, что кто-то пробует отворить дверь.

И вот теперь…

Я чиркнул спичкой и закурил папиросу.

Словно в ответ на шум, за стеной опять раздался поцелуй. Ещё и ещё.

Без конца!

В них слышались то страсть и зной, то тихо звучала нежность, то говорила благодарность.

Это меня забавляло. Мне хотелось бы смеяться.

Но странно!

Что-то гнетущее было разлито в воздухе. Темнота словно была наполнена тяжёлыми предчувствиями.

За стеной раздался разговор.

Собственно, не разговор. Говорил только мужчина. Женского голоса я не слышал.

Мужской голос говорил:

— Да говори громче! Я ничего не слышу!

И после паузы:

— Уверяю тебя, они ничего не слышат. Они спят.

Опять поцелуй.

Затем — шаги.

— А? Что? Достать тебе платок? Сейчас поищу. Где он? Здесь? Здесь нет. В этом чемодане?

Замки щёлкали. Слышалось шуршанье.

— И здесь нет. В этом?.. И здесь нет. Но где же? Где же? Где же?

В голосе слышалось сильное раздражение.

— В большом сундуке? Но где же ключи?.. Ах, Боже мой, — ну, где же ключи?.. Ты хочешь, чтоб я сломал замок?

Маленькая пауза.

— Изволь. Если ты так хочешь.

Раздался лёгкий треск, стук ящиков, которые спешно вынимали, шуршанье, — словно всё выкидывали на пол. Потом радостный возглас, почти крик:

— А! Вот!

Опять поцелуй.

И всё затихло.

Тишина стала ещё более гнетущей.

Не знаю почему, но я был так взволнован, что слышал удары своего пульса.

Мужской голос заговорил снова.

— Воды? — спросил он. — Сейчас я тебе дам воды… Представь, моя крошка, — в графине ни капли. Дура горничная позабыла налить! Прислуга в этих отелях!.. Что? Очень хочется пить? Хорошо! Я схожу поищу, где у них тут вода…

Хлопнула дверь.

Не знаю почему, движимый каким-то смешным, детским любопытством, я вскочил, тихонько приотворил чуть-чуть свою дверь и в щёлочку выглянул в коридор.

Я видел только вслед быстро удалявшегося мужчину в шляпе, сдвинутой на лоб, с поднятым воротником пальто, сгорбившегося, съёжившегося.

Видно, его пробирал предутренний холод.

И затем всё снова стало тихо.

Прошло десять минут, прошло двадцать. Мужчина с водой не возвращался.

В соседнем номере было тихо-тихо.

Прошло полчаса. Три четверти.

Я лежал на кровати, дрожа всем телом.

Страх рос, рос во мне.

Крутом ни звука. Словно все в этом доме умерли.

Страх мало-помалу переходил в ужас. Меня колотила лихорадка. Зубы стучали.

Мне хотелось крикнуть диким голосом, выбежать в коридор, созвать прислугу, разбудить жильцов.

Зачем?

Что я им скажу?

Что какой-то господин долго ходит за водой? Что я боюсь один в комнате?

Боязнь показаться смешным, показаться глупым, показаться сумасшедшим удерживала меня, и я лежал, словно прибитый гвоздями к постели, прикованный ужасом, — не смея пошевелиться.

А время тянулось медленно-медленно.

И мужчина не возвращался.

И всё было тихо в этом словно вымершем доме.

Засерел рассвет.

Свет какой-то серый и мрачный, и грязный, полз в окна и наполнял комнату.

А он всё не возвращался.

И кругом было тихо, как в могиле.

«Скорей бы день! Скорей бы день!» с тоской думал я, чувствуя, что мой ужас всё растёт и растёт.

Первый звук, раздавшийся в доме, — где-то хлопнули дверью, — оживил меня.

Я вскочил, как безумный, и позвонил долго, настойчиво, тревожно.

Несколько минут молчания, и раздалось шлёпанье туфель.

Я слышал, как коридорный щёлкнул нумератором электрического звонка, как что-то пробормотал, зевнул и медленно, нехотя шёл к моей двери.

Вот когда секунды казались вечностью. Скоро ли он дойдёт?

И едва дверь отворилась, я встретил его лицом к лицу в дверях, так что он даже пошатнулся.