Рассказы - [6]

— Я не знаю! У меня нет прав! Я не умею водить машину!

— Не умеете водить машину?

— Нет!

— Тогда назовите, пожалуйста, свое имя и фамилию. Медленно и по буквам.

Лышега называет.

— Дата и место рождения?

Лышега не сопротивляется.

— Номер вашей социальной страховки?

Лышега говорит номер.

Полицейскому этого мало. Он хочет знать, в каком банке поэт хранит деньги, потом номер его кредитной карты и срок ее действия.

Лышега сообщает все названия и цифры.

— Девичья фамилия вашей матери?

Лышега говорит фамилию.

— Не понимаю. По буквам!

Лышега так декламирует буквы, что из него течет сыворотка.

Этого я уже не могу выдержать, спрыгиваю на родной язык и говорю, что я понимаю «подставить щеку», но не до такой же степени! Ты, говорю, не обязан давать им никакой информации о себе!

Мой совет с бульканьем тонет в напряженной прозрачной тишине. Видно, как центы капают в счетчик телефонной компании.

— Ну ты… — Избавившись от петли на шее, Лышега, на всякий случай, не торопится дышать. Но жизнь берет свое. По тому, как он сопит, чувствуется, что губы его вновь обретают естественный цвет.

Я доволен, что шутка удалась, и спрашиваю у поэта, как ему пенсильванская зима и как он борется со стихией.

— Я с ней не борюсь, — сопит Лышега.

— Я понимаю. Конечно. А чем ты вообще занимаешься? Кончил осматриваться?

— В процессе.

— Все еще купаешься?

— Да.

— Молодец! А что еще делаешь?

— Форель ловлю.

— А где червей берешь?

— Я — руками.

— Руками? Форель?

— Да, она сейчас не такая, как летом. Сонная и доверчивая.

— И вкусная уха получается?

— Я их не ем.

— Что же ты с ними делаешь?

— Отпускаю.

— Ну конечно, — говорю я и тянусь за карандашом.

Какой ход! Поэт как шаман! Разговаривая с рыбами, он общается с водной стихией. И тут сам собой напрашивается конфликт. Ведь сталкиваются два мира. Славянский, языческий, стихийный, и романо-германо-иудейский, зацикленный на букве закона. Тот, который купается только в отведенных местах во время пляжного сезона. И тут может возникнуть такая ситуация: некто едет на ланч в теплом автомобиле мимо озера. За окном метель. Вдруг водитель замечает голого бородатого Лышегу, который что-то опускает в прорубь. Водитель пугается, жмет на газ, его несет в ущелье. Но за миг до того, как сорваться в пропасть, он тянется за мобильным телефоном, набирает полицию и говорит, что на таком-то участке трассы кто-то топит в проруби труп. Через минуту на месте происшествия оказываются три полицейские машины, пожарная команда, несколько машин «Скорой помощи» с откормленными санитарами и вертолет ФБР. Лес дрожит от сирен, мигалок, приказов и радиосигналов. Теряющего сознание, покрытого сосульками Лышегу кладут на носилки и мчат к главсудмедэксперту. По дороге дают ему антибиотики, хлороформ, кислород, окружают мониторами и делают электрошок. Потом каждое свое действие они включат в общий счет, чтобы накрутить тысячи.

Чтобы успеть записать все повороты сюжета, я закругляюсь с Лышегой, обещая позвонить ему через час.

Но час растянулся в полгода.

Июль плавится от жары. Я сажусь под кондиционер, кладу перед собой ручку, два чистых листа, слышу в трубке знакомый голос и шамкаю:

— Прошу дать мне нашего поэта пана Олега Лышегу!

(Мол, мое имя пан Первая-буква-Г-дальше-несколько-слогов-неразборчиво-конец-на-як. Я — старый человек. Всю жизнь тяжело работал. Моя жена умерла. Детей у нас не было. Но мы всегда любили нашу изящную словесность и искусство. Сейчас я увлечен вашей поэзией. У меня крупный счет. Поэтому я хочу сделать финансовую контрибуцию, которая дала бы вам возможность вставить новые зубы. Потому что ваши, я слышал, пострадали от «Советов». Мы тут имеем украинского дантиста, который все делает скорее и дешевле. Нужно только, чтобы вы безотлагательно к нам приезжали. Я даю вам адрес. Мы живем неподалеку от границы с Мексикой. Но вы, наверное, не имеете способа передвижения?..)

Вместо того чтобы всполошиться, Лышега вдруг подает голос:

— Нет, имею.

— О! О! И как называется ваше авто?

— Оно называется «ноги».

— Позвольте? Как?

— НО-ГИ!

За то время, которое я просидел с открытым ртом, Лышега успел войти сначала в образ гнусавого полицейского с Юга, а затем в посольскую гниду и покрыл меня с ног до головы на обоих языках.

— Ну а они у тебя ходят? — спрашиваю, едва придя в себя.

— Не очень.

— Как так?

Лышега сообщает, что сейчас он пластом лежит в кровати, так как обжег себе обе стопы. Вчера к нему в гости приезжал друг со своей канадской женой. Они пели, играли в футбол, в жмурки, прыгали через костер. Лышега ходил босиком по углям, танцевал на углях, пять раз садился в огонь, брал угли в руки, но есть не стал.

Я не успел еще зафиксировать и четверти этого бесценного сюжета, но он меня остановил.

— Стой! — приказал Лышега. — Не пиши!

— Почему?

— Есть ходы получше.

— Мне и так сойдет. Я как раз искал что-то связанное с огнем.

— А, ты, наверное, делаешь из него друга стихий!

— Типа того.

— Тогда начни с земли.

— Это как?

— А вот так: пусть он у тебя не вылезает из депрессий. Все ему советуют: не будь идиотом! Продли себе визу и сиди тут, как мышь в крупе!

А он — нет. Что я буду тут делать, один-одинешенек, на чужбине? Никому я здесь не нужен! Я уж как-нибудь домотаю свой срок и поеду к отцу в село. Надо помочь ему картошку выкопать. Снимает из банка все свои тысячи, сует в мешочек, который носит на теле. Но в бориспольском туалете его встречают жулики…