Рассказы • Девяностые годы - [41]

Джек Бентли ахнул и рванулся было бежать, чтобы перехватить контролера и попытаться задержать его на несколько минут. Но в критические минуты человека осеняют блестящие идеи, и у Джека мелькнула мысль, что лучше будет послать Энди. Энди был безобиден и прост душою, и эти качества ясно отражались у него на лице, только он совсем не умел «ловчить» и, уж если посылать его, надо было придумывать настоящий предлог.

— Не то чтобы это было так уж важно, — говорил впоследствии Джек, — контролеру все равно понадобилось бы минут десять, не меньше, чтобы понять, что Энди там несет.

— Энди, беги — скажи ему, что страшная гроза подходит. Пусть лучше переждет у нас в палатке. Да беги же! Что ты стоишь, как дурак, и пялишь на меня глаза! Он же уедет сейчас.

Энди побежал, но тут, на счастье, за контролером с криком: «Эй, мистер!» — бросился один из рабочих другой артели. Он хотел выяснить что-то насчет землемерных съемок, а может, просто делал вид, что хочет выяснить, по причинам, говорить о которых сейчас у меня нет времени.

Как рассказывал потом этот рабочий Дэйву и его товарищам, он догадался, «что вы там, ребята, затеяли», и потому-то и побежал за контролером. Но такую версию он придумал уж после того, как они сами успели рассказать, что произошло, а это с их стороны было, конечно, ошибкой.

— Энди, назад! — заорал Джек Бентли.

Дэйв Риган опустился на четвереньки и быстро пополз вперед. К счастью, на тех тридцати — сорока ярдах, которые отделяли лошадь от дерева, росла высокая трава. Но когда Дэйв был уже совсем близко от лошади, ему вдруг пришла в голову мысль, заставившая его приостановиться; у него по спине побежали мурашки и отчаянно засосало под ложечкой. А что, если лошадь сорвется и ускачет? Однако деваться было некуда. Для пробы он тихонько позвал: «Тпрусень, тпрусень…» Лошадь устало повернула голову и кротко посмотрела на него, как будто давно ждала его появления, причем именно так, на четвереньках, и даже удивлялась, почему его так долго нет. Потом она снова о чем-то задумалась. Когда Дэйв подполз к столбу, лошадь очень любезно переступила с ноги на ногу и посторонилась. Прячась за столбом, Дэйв осторожно, как змея, вытянул шею и приподнял голову. Его рука дважды метнулась кверху — раз, когда он схватил кусок дерева, оставленный контролером, и затем, когда он положил на его место принесенную эвкалиптовую щепку. Затем он снова опустился на четвереньки и пустился в обратный путь, похожий на гигантскую бесхвостую игуану.

Несколько минут спустя он уже шагал по берегу ручья, направляясь к кульверту, и курил глубокими затяжками, стараясь успокоить дрожь в коленях.

Внезапно небо совсем потемнело, упали первые тяжелые капли дождя. Контролер бросился к лошади и галопом поскакал к своему лагерю.

Про щепку он совершенно забыл, и она так и осталась лежать на столбе.

Дэйв Риган, не обращая внимания на дождь, уселся на то самое бревно и от души выругался.

Заряженная собака

Дэйв Риган, Джим Бентли и Энди Пейдж закладывали шурф в Стоуни Крик в поисках богатой золотоносной кварцевой жилы, которая, как предполагалось, должна была находиться поблизости. Почему-то всегда кажется, что богатая жила находится поблизости. Вопрос только в том, на какой глубине — десяти или ста футов — и в каком направлении она залегает. Старателям попалась довольно крепкая порода, и к тому же приходилось откачивать из шурфа воду. Они пользовались старомодным минным порохом и запальным шнуром. Из минного пороха они делали патрон-колбаску в оболочке из плотного коленкора или холста; отверстие гильзы зашивали и привязывали ее к концу шнура, потом опускали патрон в растопленное сало, чтобы сделать его водонепроницаемым, осушали насколько возможно скважину, закладывали в нее патрон вместе с сухим песком и плотно набивали ее глиной и битым кирпичом. Затем зажигали шнур, вылезали из шурфа и ждали взрыва. Обычно в результате получалась уродливая выбоина в дне шурфа и с полтачки взорванной породы.

В ручье было полно рыбы: пресноводные лещи, сомы и угри. Все трое любили рыбу, а Энди и Дэйв любили поудить. Энди мог сидеть с удочкой хоть три часа подряд, лишь бы рыба клевала время от времени, — ну хотя бы раз в двадцать минут. Мясник всегда был готов обменять их рыбу на мясо, когда улов был больше, чем они могли съесть; но теперь стояла зима, и рыба не клевала. Однако ручей почти пересох — он превратился в цепь грязных луж; в одних было всего несколько ведер воды, а в других глубина достигала шести-семи футов, и приятели могли добраться до рыбы, вычерпывая воду из маленьких луж или взбаламучивая ее в больших, пока рыба не поднималась на поверхность. В больших лужах водились сомы с острыми шипами на голове, в чем можно было убедиться, уколовшись, как сказал Дэйв. Однажды Энди, сняв башмаки и закатав брюки, вошел в лужу, чтобы замутить воду, — и убедился. А Дэйву как-то пришлось тащить сома голыми руками, и он убедился в этом даже слишком хорошо: от укола рука распухла, боль отдавала в плечо и даже в живот, совсем как зубная боль, которая когда-то не давала ему спать две ночи подряд, — только зубная боль была «с зазубринами», говорил Дэйв.