Рассказы • Девяностые годы - [38]

Шрифт
Интервал

— Вам, ребята, придется часок-другой подождать. Лошади пасутся где-то там, — и он кивком головы показал куда-то в глубь Австралии. — Парень, что пошел за ними, еще не вернулся.

— Но, черт побери, — начал тот же пилигрим. — Мы с товарищем…

— Ш-ш-ш, — зашипел хозяин.

— А долго придется ждать лошадей? — спросили мы кучера.

— А я почем знаю, — пробурчал он. — Может, три, а может, и четыре часа. Уж это смотря как.

— Послушайте… — продолжал пилигрим, — нам с товарищем надо поспеть на поезд…

— Ч-ш-ш-ш, — донесся свирепый шепот хозяина.

— Ладно, приятель, — сказал шутник, — а постелей у тебя не найдется? Я не намерен мерзнуть здесь всю ночь.

— Что-нибудь придумаю, — отвечал хозяин, — но на кроватях вам придется спать по двое; можно еще устроиться на диванах, а двое-трое лягут на полу. В конюшне много мешков, а у вас с собой есть пальто и пледы. Сами уж между собой договоритесь.

— Но послушайте же! — в отчаянии перебил его пилигрим. — Мы не можем ждать. Мы же всего-навсего странники и живем крохами, которые подбираем на дорогах. Нам необходимо успеть…

— Ш-ш! — злобно шикнул хозяин. — Вы что, дураки, не слышали, что моей жене плохо? Я не позволю здесь шуметь.

— Но послушайте, — не унимался странник, — мы должны успеть на поезд в Мертвом Верблюде.

— Вот я тебе успею сапогом в зад, — выругался хозяин, — так что ты перелетишь через Мертвого Верблюда! Ни тебе и никому другому не позволю беспокоить мою хозяйку. Заткнись, а не то проваливай вместе со своим болваном товарищем.

Поведение пилигрима нас взбесило, мы отвели его в сторонку и накинулись на него:

— Ради бога, попридержи язык. Ну можно ли так ни с чем не считаться? Разве ты не видишь, что у него жена больная, — может, даже при смерти, — и от забот голова идет кругом.

Пилигрим и его товарищ были щуплыми двуногими из разновидности городских подонков. Их протесты были легко подавлены.

— Ладно, — зевнул шутник. — Я не собираюсь торчать всю ночь на ногах. Пойду ложиться.

— Восемнадцать пенсов с каждого, — намекнул хозяин. — Для скорости можно рассчитаться сейчас же.

Мы поняли намек и выпили еще по одной. Не знаю, как мы «между собой договорились», но в конце концов все как-то устроились.

При свете двух сальных огарков долго продолжались приглушенные препирательства. К счастью, мы боялись говорить громко, и скандала не вышло, хотя к этому времени мы уже были готовы сцепиться даже с любимым, только что вновь обретенным братом.

Шутник заполучил самую лучшую постель, как это обычно бывает с добродушными и покладистыми парнями, хотя они к этому вроде бы совсем и не стремятся. Ворчун оказался на полу на мешках с мякиной, — что по большей части случается с эгоистами, хотя они к этому тоже, по-видимому, не стремятся. Мне же попался один из «диванов» — вернее, я попался в лапы дивана. Это был короткий, узкий, продавленный в головах диван с наклоном к наружной стороне, в котором гвоздей и досок было больше, чем остатков первоначального дивана.

Мне казалось, что я проспал всего три секунды, когда кто-то принялся трясти меня за плечо и проговорил: «Поехали!»

Когда я вышел, кучер уже сидел на козлах, а остальные, перед тем как ехать, наполняли желудки (и бутылки) ромом и молоком.

Было еще темнее и холоднее, чем раньше, и Южный полюс казался еще ближе; и если бы не ром, мы бы очень скоро оказались в еще худшем состоянии, чем прежде. Некоторое время все ворчали хором. Потом кто-то сказал:

— А я вообще не верю, что лошади куда-то пропадали. Перед тем как лечь, я зашел за конюшню и вижу — они там стоят. И если это не те же самые лошади, я готов проглотить их живьем.

— Да ну? — безразличным тоном бросил кучер.

— Да, готов, — отвечал пассажир. И затем, вдруг неожиданно разозлившись, добавил: — И с тобой в придачу.

Кучер ничего не ответил. Эта абстрактная проблема его не интересовала.

Мы увидели, что разговор коснулся щекотливой темы, и некоторое время говорили о другом. Потом кто-то спросил:

— А где все-таки была его жена? Я нигде не заметил следов хозяйки или какой-нибудь другой женщины, а ведь мы там почти все облазили.

— Должно быть, он держал ее в конюшне, — предположил шутник.

— Нет, ее там не было, ведь Скотти и тот парень, что едет на крыше, ходили туда за мешками.

— Ну так на сеновале, — предположил шутник.

— Не было там сеновала, — вставил голос с крыши.

— Э, послушайте, мистер, мистер Как — вас — там, — неожиданно обратился шутник к кучеру, — да больна ли вообще его жена?

— А я почем знаю, — сказал кучер. — Может, и больна. Он так сказал. А с чего мне считать его вралем?

— Послушайте-ка, — обратился к кучеру кровожадный пассажир тоном человека, готового пойти на скандал, — да есть ли у него вообще жена?

— Кажется, есть.

— А она живет с ним?

— Нет, если вас это так интересует.

— Ну и где же она?

— Почем мне знать? Она бросила его три или четыре года тому назад. Когда я в последний раз о ней слышал, она жила в Сиднее. Во всяком случае, меня это не касается.

— А скажи-ка, кучер, есть там вообще какая-нибудь женщина? — задумчиво спросил профессиональный странник.

— Кажется, нет. Ходила к нему черномазая старуха, но последнее время я ее не видел.


Еще от автора Катарина Сусанна Причард
Девяностые годы

Роман «Девяностые годы» современной австралийской писательницы К. Причард (1884–1969) — первая часть трилогии, в которой показана Австралия конца XIX — середины XX века.Иллюстрации художника А. Кокорина.


Негасимое пламя

Последний роман австралийской писательницы-коммунистки Катарины Сусанны Причард (1884–1969) посвящён борьбе за мир, разоружение, против ядерной войны.


Золотые мили

Роман прогрессивной писательницы К. Причард (1883–1969) «Золотые мили» является второй частью трилогии и рассказывает о жизни на золотых приисках Западной Австралии в первую четверть XX века.


Крылатые семена

Роман «Крылатые семена» завершает трилогию прогрессивной австралийской писательницы К. Причард (1883–1969), в которую входят «Девяностые годы» и «Золотые мили».


Рассказы

Рассказы прогрессивной австралийской писательницы К. Причард (1883–1969).


Рассказы

Из сборника «Австралийские рассказы»/ сост. Е. Домбровская - М.: Гослитиздат Художественная литература, 1958. - 532 с.Лоусон Генри (1867–1922). — Классик австралийской — литературы, один из ее основоположников, поэт и прозаик.Среди многочисленных книг Лоусона: «Короткие рассказы в прозе и стихах», сборники: «В дни, когда мир был широк», «Пока закипает котелок», «На дорогах и через изгороди», «Джон Уилсон и товарищи», «Дети чащи» и многие другие.


Рекомендуем почитать
День народного единства

О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?


Новомир

События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.


Запрещенная Таня

Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…


Дневник бывшего завлита

Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!


Записки поюзанного врача

От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…


Из породы огненных псов

У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?


Фархад и Ширин

«Фархад и Ширин» является второй поэмой «Пятерицы», которая выделяется широтой охвата самых значительных и животрепещущих вопросов эпохи. Среди них: воспевание жизнеутверждающей любви, дружбы, лучших человеческих качеств, осуждение губительной вражды, предательства, коварства, несправедливых разрушительных войн.


Макбет

Шекспир — одно из чудес света, которым не перестаешь удивляться: чем более зрелым становится человечество в духовном отношении, тем больше открывает оно глубин в творчестве Шекспира. Десятки, сотни жизненных положений, в каких оказываются люди, были точно уловлены и запечатлены Шекспиром в его пьесах.«Макбет» (1606) — одно из высочайших достижений драматурга в жанре трагедии. В этом произведении Шекспир с поразительным мастерством являет анатомию человеческой подлости, он показывает неотвратимость грядущего падения того, кто хоть однажды поступился своей совестью.


Цвет из иных миров

«К западу от Аркхема много высоких холмов и долин с густыми лесами, где никогда не гулял топор. В узких, темных лощинах на крутых склонах чудом удерживаются деревья, а в ручьях даже в летнюю пору не играют солнечные лучи. На более пологих склонах стоят старые фермы с приземистыми каменными и заросшими мхом постройками, хранящие вековечные тайны Новой Англии. Теперь дома опустели, широкие трубы растрескались и покосившиеся стены едва удерживают островерхие крыши. Старожилы перебрались в другие края, а чужакам здесь не по душе.


Тихий Дон. Книги 3–4

БВЛ - Серия 3. Книга 72(199).   "Тихий Дон" - это грандиозный роман, принесший ее автору - русскому писателю Михаилу Шолохову - мировую известность и звание лауреата Нобелевской премии; это масштабная эпопея, повествующая о трагических событиях в истории России, о человеческих судьбах, искалеченных братоубийственной бойней, о любви, прошедшей все испытания. Трудно найти в русской литературе произведение, равное "Тихому Дону" по уровню осмысления действительности и свободе повествования. Во второй том вошли третья и четвертая книги всемирно известного романа Михаила Шолохова "Тихий Дон".