Рассказы - [68]

Старик хмурится.

— Это негры поганые придумали — траву курить. Негры и индейцы. Русский человек — настоящий русский человек — никогда не уподобится этим ублюдкам. Лучше выпить поллитру без закуски, чем курить всякую гаитянскую и перуанскую дрянь! Не вздумай больше курить траву. Не уподобляйся краснокожим, которые любят себе в волосы втыкать перья и таскать на груди всякие амулеты! Рома! Рома, ну-ка дай по печени краснокожему гаду. От души!

Рома замирает, прицеливается и с громким выдохом бьет по груше. Я представляю на месте груши индейца и мне становится жалко его. А потом вдруг я вижу на месте груши себя и меня начинает тошнить. Голова кружится, мне бы присесть, но я боюсь, что этот старый нацист догадается, почему у меня такое состояние и тогда я получу все шансы на Ромин удар.

— Веня, нам надо спортом заниматься! Нам надо учиться стрелять, учиться убивать… ты понимаешь? Нас просто вынудят носить вещи так, как хотят они! Вся мода по п. де пойдет! И все, п. дец всему миру!

Мне совсем хреново. Голос старика слышу плохо, перед глазами все сверкает, я чувствую, что сейчас из меня снова польется ртуть. Опять начинает вставлять, опять водоворот, опять подкашиваются ноги… только бы не упасть.

— … они нас уничтожают, все уничтожают нас… все против нас… китайцы, негры… азера… армяне…

Откуда этот голос? Как он попадает в мое сознание? Что со мной хотят сделать? Я словно под гипнотическим воздействием… наваждение… морок… Мне надо сбросить эти дьявольские чары.

— У меня друг армянин! — кричу я. — Брат на еврейке женат! Я сакэ пью вместе с суши! Мне нравится хип-хоп! Я накуриваюсь каждый день!

И я блюю. Себе и старику под ноги. Небрежно так, с презрением. Мол, нате! Получите! Наш ответ Чемберлену! А потом падаю рядом на траву, закрываю глаза и жду. Сейчас старый придурок натравит на меня своего отморозка. Ну и черт с вами!

Мне становится немного легче через пару минут. Когда я понимаю, что меня еще никто не бил, то открываю глаза и смотрю. И первое, что я вижу — это культяшки прямо перед лицом. Мишаня?!

Это не Мишаня. Теперь понятно, зачем здесь инвалидное кресло. Культяшки принадлежат старику; он раскачивается в кресле и курит. Рома стоит рядом. Оба наблюдают за мной, но видимых признаков агрессии не проявляют. Пытаюсь подняться, но все тело настолько тяжелое, что вряд ли я поднимусь даже с чьей-то помощью.

— Посмотри, Рома, на этого человека. — говорит дед. — Он русский, но душа его заражена всеми вражескими культурами. Он валяется в своей блевотине и гордится этим…

— Я не горжусь. — решаюсь вставить я, но старик не обращает на меня никакого внимания, продолжая свою речь:

— У него нет сил встать и он думает, что сейчас придет его друг-армян в туфлях на босу ногу и поможет ему встать. Но кроме нас ему никто не поможет. Ну что, Рома, поможем ему подняться, этому русскому парню? Поможем, а?

— Ага. — отвечает Рома.

Я не валяюсь в блевотине, она довольно далеко от меня… должна быть… черт, а где меня стошнило? Эй, мне надо встать, вы правы!

Я делаю еще одну попытку встать и снова падаю, не получив никакой помощи. Выворачиваю голову и смотрю на старика.

— Помогите. — прошу я.

— Мы поможем тебе. — говорит старик.

И я опять встаю… опять падаю. Суки!

— Ну что же вы? — хочу сказать с издевкой, а получается как-то умоляюще.

— Я говорил не про то, чтобы ты поднялся с земли. Я хочу, чтобы ты встал навстречу своей жизни. — поясняет старик. — А чтобы ты получше уяснил мой урок, тебе будет полезно немного полежать в том дерьме, которое ты только что вывалил из своего рта.

Единственное, на что мне хватает сил — это немного откатиться в сторону. Лежу на спине, прикрыв глаза, вдыхаю свежий ночной воздух и слушаю, как старик начинает читать мне лекцию о нацизме. Впрочем, обращается он почему-то не ко мне.

— Запомни, Рома, что все эти чернокожие, узкоглазые и прочие относятся к нам не лучше, чем мы к ним. Даже больше: зачастую нам приходится лишь защищаться, мы забываем о том, что лучшая защита — нападение. Попробуй пройтись вечером по Гарлему, рискни и прогуляйся по старым кварталам Гонконга или даже Токио. Они не любят чужаков, одевающихся так, как одеваются нормальные люди. Скоро обычаи Гарлема и порядки Гонконга перекочуют в Москву, в Питер, в другие города. Если их не опередят чечены, грузины и армяне, то…

— Вы что, меня тоже в скинхеды хотите записать? — спрашиваю я.

— Мы никого никуда не записываем. — отвечает старик. — Если ты чувствуешь, что ты русский, если ты готов защищать свою землю до последней капли крови, ты всегда будешь не один. Ты должен всего лишь понять, что ты у себя в доме. А если ты будешь продолжать уподобляться всей этой нечисти… когда-нибудь ты будешь точно также лежать на земле, но вокруг тебя будет не блевотина, а мешанина из крови и выбитых мозгов. Твоих мозгов, парень!

Видимо, старик сделал Роме знак рукой, потому что с последними словами я ощущаю мощную хватку на своем запястье и сильный рывок, который поднимает меня с земли. Я стою, пошатываясь, и смотрю на старика.

— Ты понял хоть что-нибудь? — спрашивает он меня.

— Нихрена я не понял. — отвечаю я. — Мне плевать, как одет человек, плевать, сколько у него волос на груди и какого он цвета. Меня русские подставляли чаще, чем все остальные народы, вместе взятые. Меня сегодня били пять или шесть уродов — все они были моими соотечественниками. Я буду мстить и помогут мне в этом армянин и азербайджанец. А мудаков хватает в любой нации!