Рассказы - [31]
Стеглик вздрогнул, словно его действительно коснулась смерть, смерть, как на войне, о которой он только слышал или читал. Бежал, пристально всматриваясь в темноту, перескакивал через корни, ветки хлестали его по лицу. Сучки и колючки рвали одежду. «Красные» замыкали цепь. Он оказался в кольце. Стеглик изменил направление бега, пытался петлять, но все было напрасно.
Донесение! Донесение не должно попасть в руки «противника»! Как говорил капитан Гоне? «Коммунисты на фронте всегда проходили!» Теперь он забыл о том, что те, кто преследовал его сейчас, — товарищи, земляки. Мозг Стеглика бешено работал: если не сможет прорваться, необходимо уничтожить донесение! На бегу Гонза стал заталкивать бумагу в рот, отрывал куски, жевал, но все напрасно…
В горле было сухо. Он перекатывал бумагу во рту, пока не свело желудок. Месиво застряло в глотке. Пытался его протолкнуть пальцем, но не смог. Он стал давиться им.
— Стой-й-й!
Гонза обернулся и дал очередь холостыми патронами, потом еще одну, после чего автомат защелкал впустую. Надо было сменить магазин. Он на бегу полез в подсумок за новым магазином, все время пытаясь проглотить пакет.
— Сдавайся! — «Красные» были уверены в своем успехе.
Гонза согнулся, укрывшись за вывороченным деревом. Еще несколько минут здесь он смог бы сражаться. Опять начал жевать донесение, одновременно он держал под огнем цепь «противника». Чтобы знали, что он еще может обороняться… Когда окруженный не ответил на огонь нападавших, они побежали к нему, крича:
— Бросай оружие!
Гонза Стеглик перевернулся на бок и вдруг почувствовал что-то твердое в нагрудном кармане. Зажигалка! Он быстро достал пузырек с бензином, зубами вытащил и поднес к губам. «Красные» приближались. Гонза быстро жевал и глотал бумажное месиво… Бензин жег горло, как горячий чай, и быстро испарялся. Во рту был отвратительный привкус… Стеглик почувствовал, как комок бумаги наконец прошел по гортани.
…Гонза пылал в горячке. В голове были какие-то странные мысли, перед глазами плыли радужные круги. Он безуспешно пытался выстроить логическую связь между событиями: марш, град, ручка саперной лопатки и мозоли, «бой», донесение, головокружение…
Обморочное состояние уже прошло. Рядовой Стеглик сел на койке — она заскрипела, как отслужившая свое тачка. Боль в спине напомнила о дожде и лесной сырости, обожженное горло — о депеше в штаб. Тусклый свет карбидной лампы освещал палатку. Гонзе было видно все помещение. Он пробежал взглядом по койкам и носилкам, увидел аптечку, стеклянный шкафчик — палатка была оборудована, как маленькая больница. На столике у двери лежала его форма. Автомат и пояс с подсумком висели на вешалке.
В углу палатки сидел солдат с белой повязкой на рукаве и разгадывал кроссворд. Он не мог найти слово из восьми букв, означавшее хорошее человеческое качество. Солдат грыз карандаш, шевелил губами и считал на пальцах буквы, даже не обратив внимания, что «пленный» уже поднялся.
У Гонзы навернулись на глаза слезы — не прошел! Он пытался убедить себя, что сделал все возможное, но чувствовал слабость такого оправдания. В ушах словно прозвучали слова капитана Гонса: «По тому, как воины выполняют эту изнурительную работу, можно судить об их надежности в бою!» Лучше б теперь не встречаться. Он вытер слезы ладонью. Боль в животе усилилась. Мучила жажда. Гонза обратился к солдату с повязкой:
— Послушай, дружище! Дай мне попить… Будь добр.
— Только ту смесь, что приготовил для тебя доктор.
Стеглик повернул голову к столику у изголовья кровати. Поблагодарил и взял флакон. Жидкость приятно холодила больное горло. Выпив все до последней капли.
Гонза снова улегся. Он чувствовал слабость и закрыл глаза. Санитар подошел к койке, взял двумя пальцами его запястье, посчитал пульс. Удовлетворенный состоянием пациента, разговорился:
— Во время учений я помогал при лечении всяких травм, но качать бензин из желудка — такого еще не припомню. Ты что, хотел отравиться от обиды, что наши тебя поймали, или просто так, лакомился?
— Обидно стало, — смог лишь ответить Гонза.
— Иди к черту! Ты разве не знаешь, что после бензина температура бешено лезет вверх? Через несколько дней будешь как огурчик, но учения для тебя уже окончены!
— Думаешь?
— Дружище, я на гражданке работаю в Буловце санитаром. Я не думаю, а знаю!
— Я немного отдохну, — закрывая глаза, произнес Стеглик.
— Да, конечно… Постарайся выспаться, пока не пришел посмотреть на тебя наш старик. Его весьма интересует, с какой целью ты здесь бродил.
— Неважно я себя чувствую. — Гонза перевернулся на бок и натянул одеяло на небритый подбородок.
— Эй ты, бензиновый алкоголик, — санитар опять принялся за кроссворд, — не знаешь ли ты случайно положительное человеческое качество из восьми букв?
— Говоришь, восемь букв? — приподнял голову Гонза. Секунду подумал. — А может быть, это «упорство»?
Сосновые половицы палатки скрипели, когда санитар шел к своему столику. Он нагнулся с карандашом над журналом, вписывал буквы и радовался вслух:
— Ну конечно упорство! Как это мне самому не пришло в голову…
Упорство! Это слово снова заставило Стеглика вспомнить о солдатском долге. Сердце бешено колотилось в груди. Между тем санитар отложил карандаш, закрыл журнал и потянулся за накидкой. Взглянув на больного, он решил, что все в порядке, и вышел. Гонза приподнялся на локтях, прислушался. Опять пошел дождь. Капли стучали по брезенту палатки, ветер доносил приглушенные голоса. Стеглик сел, опустил ноги на пол. Потянуло холодом. Подождав, пока пройдет головокружение, он сделал несколько шагов к столу, где лежала его одежда. Судя по всему, Стеглик проспал не более двух часов. Значит, еще не все потеряно. По его расчетам, как раз в это время он должен бы быть в штабе. Звуки выстрелов говорили о том, что «бой» еще продолжается. Солдат с трудом оделся. В голове гудело, но все равно вспомнил: «Автомат!» Стеглик подошел к вешалке, взял оружие. Пояс затянул на две дырки дальше, чем обычно: за сегодняшнюю ночь он потерял не менее трех килограммов. Ноги были словно ватные, но голова работала ясно. Донеслись голоса патрульных, которые рассказывали о «пленном», вылакавшем бутылочку бензина. Он не желал опять попасть им в руки и поступил так же, как вождь племени делаваров, о котором читал в какой-то книжке про индейцев. Стеглик достал из чехла клинковый штык, сделал надрез в задней стенке палатки и вышел наружу. Лекарство, которое он выпил, начинало действовать: колени перестали дрожать, улучшилось настроение. Гонза незаметно растворился в темноте. Солдаты в лагере не обратили на него внимания. Стеглик, выбравшись из «неприятельского» стана, вскоре попал на хлебное поле. Колосья доставали ему почти до пояса. Он освежил лицо обильной росой и подумал: «Надо еще продержаться немного, и тогда отдохну!»
Произведения современных чехословацких писателей посвящены нелегкому ратному труду пограничников, охраняющих западные рубежи ЧССР.Написанные в остросюжетной форме, они вызовут интерес широкого круга читателей.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.