Рассказы - [20]
— Переговорю с командиром, однако не обещаю. Если даже и сдаст она испытания, это не меняет положения вещей.
С каждым прошедшим после этого днем моя нервозность возрастала. Время я поделил на дежурства и учебу. Как только выпадала свободная минутка, мы шли с Фулой тренироваться. Я не позволил себе даже случайно упустить что-либо в тренировках. Мы отшлифовывали взятие следа и задержание, конвоирование и четкость действий. Она пристально смотрела на меня своими умными глазами, словно спрашивая о чем-то.
— Ведь все это ради тебя, Фула. Ради нас обоих, — говорил я.
Теорию отработал более трех раз и мог бы кое в чем поспорить с кинологом.
Я ложусь спать позже всех и никак не могу выспаться. Приподнялся на локтях — комната напоминала гостиницу после окончания туристского сезона. Только моя постель была занята, ребята были уже на службе. Ротная проверка состоится завтра. В дверь заглянул Ирка Возаб. Он пробыл на дежурстве двенадцать часов, и у него были круги под глазами. Прикрывая ладонью рот, я захныкал:
— Не можешь дать мне поваляться?
— Я хотел тебя еще в семь часов разбудить… Так завтра идешь туда? — спрашивает он, провожая меня в умывальную комнату.
— Завтра…
— Я поспорил, что Фула выиграет, — сообщил Ирка.
Мы с овчаркой стали предметом внимания общественности. Интересно, кто организовал все это.
— Выигрыш у тебя в кармане, — убеждаю я Ирку да и себя самого.
Фула подтвердила на тренировках свои лучшие качества, однако никто не знает, что может случиться.
Струя холодной воды из душа обожгла тело. Я охнул и выскочил из кабины. Перепутал краники. Исправляю ошибку, пускаю теплую воду. Ирка мне советует, что делать. Я шучу с ним. Втискивается толстяк Берта.
— Говорят, будто твоя собака Мария стала такая толстая, что тебе нужно подталкивать ее на барьеры? — обратился к нему Ирка.
Берта никак не может понять, что, увеличивая порции для собаки, он тем самым убивает ее. Ирку Возаба сменил теперь уже бывший повар Водичка, пришел ко мне в комнату проститься: как-никак от учебки до сегодняшнего дня служили вместе. Глаза его светятся радостью. Он заявляет:
— Надеюсь, в Праге увидимся, если ты оттуда…
— И все-таки ты идешь на оперативную службу или обычным постовым? — любопытствую я.
— Какая разница? — ответил Водичка, шутливо опрокинув меня на койку. Еще неделю назад он бы себе не позволил этого.
Он протянул мне руку, и я пожал ее. Мы обменялись адресами, хотя оба знали, что никогда друг другу не напишем. Я пошарил рукой в тумбочке и достал оттуда свое изделие — карту. Он посмотрел на дату — она как-то не соответствовала дню его отъезда.
— Ты ничего не перепутал? Ведь я закончил службу сегодня…
— А кто сказал, что эта дата относится к тебе? Это ведь для того, чтоб ты не забыл о генеральной проверке Фулы. Помни и перекрести пальцы в кармане, болея за нас.
— Обязательно, Вилда! Скажи и ей это.
Мой сувенир с картой ЧССР действительно оказался удачным. Я заметил, что он доставил Водичке радость. Эго приятно. Водичка бережно завернул сувенир в носовой платок и уложил в вещевую сумку. В дверях он обернулся и поднятыми вверх двумя пальцами показал знак победы. Его пожелание как раз кстати.
Пепино мне на сегодняшний день спланировал вместо дежурства еще одну тренировку. Я признателен ему за это хотя бы потому, что могу еще раз повторить то, что мы с Фулой все время отрабатывали. Я затянул пояс и направился в сушилку. Там Берджих, сняв носки с трубы центрального отопления, пытался натянуть их. После третьей стирки шерсть настолько села, что надеть носки никак не удавалось. Берджих потянул зеленые края носков, раздался треск… Носки пришлось выбросить в урну.
— Ты это сделал умышленно, чтоб меня рассмешить, — сказал я.
— Значит, так обстоит дело, — философствовал он, — ткань садится, а служба тянется!
Намекал он, вероятно, на то, что недавно получил пять нарядов, которые, разумеется, ему придется отработать. Однажды он носился с автоматом по роте, не ведая, что тот заряжен и поставлен на боевой взвод. Несчастный случай предотвратил капитан Мраз, который сразу же обратил на это внимание.
Я натянул канадки, зашнуровал их. Глянул в окно — какая погода? Мог пойти дождь, и на всякий случай я взял плащ-палатку. Сложил ее в чехол и повесил сзади на пояс.
Перед казармой толпились ребята. Прощались с Иркой Водичкой. Цирилфалди должен был доставить его на вокзал в Рыбник. Мы махали вслед, пока газик не исчез за поворотом.
Я прошелся по двору, направился к загону. В кармане было лакомство для овчарки — «последний привет» от Водички. Итак, нас становится меньше. Мы — последний призыв проводников служебных собак, которые служат двадцать шесть месяцев. Следующий за нами призыв будет служить на шестьдесят дней меньше. Начинаем уже считать дни, хотя к Шумаве прикипели сердцем. Лечу к вольерам. Лезу за Фулой в ее конуру, держу ее за уши и шепчу:
— Все прекрасно, золотая девочка! Мы просто со всем справимся!
Она не знает, что сделать от радости: выбегает из будки и вновь вбегает, бьет хвостом о стенки, лижет мне лицо горячим языком и скулит.
— Завтра нас ждет работа, красавица моя, — переворачиваю ее на спину. Она блаженно вытянулась и прикрыла глаза, позволяя чесать себе брюхо. Я шлепнул ее. — Вставай, бесстыдница! Работать…
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.