Рассказы. Часть 3 - [13]

С этими мыслями молодой человек уединился. И следующие несколько дней писал. Он начал удивительно многообещающую эпическую поэму и трудился над ней без перерыва. Бертран был благодарен полковнику за то, что тот ушел, благодарен хоть за такую помощь. Может быть, Саломея все-таки понимала, может быть, она была настоящей; может быть, она слышала его дикое бормотание в ночи, его одинокие мольбы, обращенные к звездам.

Может быть, она ждала поэтов в каком-нибудь далеком Авалоне или в пылающем аду для стихотворцев. Он найдет ее…

Бертран сказал ей об этом на следующий день, поблагодарив за то, что она отпугнула полковника Бертру. Он собирался прочесть ей строфу из своего сонета, когда заметил, что смотритель музея смотрит на него издали. Молодой человек перестал бормотать, покраснев от стыда. Шпионить за ним? Как часто смотритель злорадствовал над страданиями несчастных, опутанных ее красотой? Сморщенный мелкий зверек!

Бертран попытался отвести взгляд. Он уставился на новую голову Иоанна Крестителя. Заменена? Интересно, при каких обстоятельствах оригинал был сломан? «Какой-то дурак с зонтиком», — сказал маленький человечек. Пытаться прикоснуться к ней — как будто такое желание дано простому смертному! Но эта подставная голова была хороша, так же реалистична, как и первая. Закрытые глаза светловолосого молодого человека придавали болезненную нотку, которой не хватало в бледном взгляде его предшественника. И все же это был не совсем Иоанн Креститель.

Хм.

Маленький человек все еще смотрел на него. Бертран тихо выругался и отвернулся. Сегодня больше не будет покоя. Он поспешил по коридору, стараясь казаться рассеянным. Подойдя к двери, наклонил голову, стараясь не встречаться взглядом со смотрителем. При этом он чуть не налетел на приближающуюся фигуру посетителя. Торопливо пробормотал:

— Прошу прощения, — и вышел.

Обернувшись, молодой поэт с ужасом увидел удаляющуюся спину человека, которого толкнул. Он сошел с ума или узнал плечи полковника Бертру? Но ведь тот уехал — или нет? Может быть, его снова заманили для потаенного поклонения, как поклонялся Бертран, и как это делали другие? Будет ли старичок пялиться на него? Неужели Саломея заманила в ловушку другого мужчину?

Бертран удивился. Следующие несколько дней он приходил в неурочное время, надеясь встретиться с полковником. Хотел расспросить старика, узнать, не повлияла ли и на него эта загадочная страсть к восковой фигуре. Бертран мог бы расспросить маленького серого хранителя музея о своем знакомом, но почувствовал смутную неприязнь к этому человеку. Если история хранителя была мистификацией, он ненавидел обман; если правдой, он не мог простить хранителя за знание, за то, что тот обладал красавицей, за которую Бертран отдал бы жизнь. Поэт покинул музей в состоянии душевной тоски. Он возненавидел это место и его хранителя, возненавидел Саломею, потому что любовь сковала его. Неужели он навсегда останется в этой темной старой темнице, безмолвно отдавая свою жизнь за то, чтобы увидеть красоту, в которой ему навсегда отказано? Должен ли он пройти мимо насмешливых убийц, чтобы взглянуть в глаза своей восковой мучительницы? Как долго это будет продолжаться? Тайна выводила его из себя. Как долго это продлится?

4

Он устало поднялся в свою комнату. Ключ повернулся в замке, дверь открылась, яркий свет резанул глаза, и он удивленно шагнул вперед, чтобы встретить полковника Бертру.

Старик сидел в кресле, облокотившись на стол и глядя на поэта.

— Извини за вторжение, мальчик, — сказал полковник. — Я воспользовался отмычкой, чтобы войти. Я мог бы подождать тебя снаружи, но предпочитаю оставаться там, где меня заперли.

Его голос и лицо были так серьезны, когда он произносил эти последние слова, что Бертран принял их без вопросов. Ему хотелось узнать, почему Бертру не уехал из города, он ведь действительно видел, как тот выходил из музея несколько часов назад.

Но старик устало поднял руку и жестом пригласил Бертрана сесть на диван. Его тусклые голубые глаза смотрели с изможденного лица.

— Позволь мне объяснить свой визит, — начал он. — Но сначала несколько вопросов. Прошу тебя, мой мальчик, ответь мне честно.

Знаешь ли, многое зависит от твоей откровенности.

Бертран кивнул, пораженный серьезностью посетителя.

— Во-первых, — сказал полковник, — я хочу знать, как долго ты посещаешь музей восковых фигур.

— Около месяца. На самом деле, месяц назад я сделал свой первый визит.

— И как же ты оказался именно там?

Бертран рассказал о тумане, о случайном блеске таблички музея, означавшей убежище от непогоды. Полковник внимательно слушал.

— Хранитель говорил с тобой во время первого визита? — спросил он.

— Нет.

Старик вздрогнул и озадаченно заморгал. Он что-то пробормотал себе под нос.

— Странно… уничтожение гипнозом… в статуе скрытая сила… никогда не принимал всерьез эту чушь о демонологии.

Он поспешно одернул себя и снова встретился взглядом с Бертраном. Очень медленно снова заговорил:

— Значит, это она — та, что заставила тебя возвращаться?

В его голосе было что-то такое, что заставило Бертрана подтвердить правду; заставило его излить свою историю в непрерывном потоке слов, не тронутых никакими попытками скрыть или приукрасить эту странную историю. Когда рассказ закончился, старик тяжело вздохнул. Он долго смотрел в пол.