Рассказы. Часть 2 - [101]

Вполне возможно, что я простоял несколько часов, вперившись в пляж. Меня отвлекло движение: взлетал сорванный ветром песок. Я увидел, что он похож на гигантскую маску, изорванную и крошащуюся. И хотя её глаза и губы не могли удержать форму, она всё же пыталась подражать лицу Нила. Как только она, шелестя, двинулась ко мне, я со стоном бросился прочь, к дюнам.

В ту ночь он пришёл в бунгало. Я не осмелился лечь спать; дремал в кресле, то и дело вздрагивая и просыпаясь. Может быть, это во сне мне привиделось огромное лицо, которое, извиваясь и меняясь беспрестанно, вылезло из стены? Я определённо слышал слова, хотя его голос превратился в тот нечеловеческий хор, который терзал мои уши на пляже. Хуже того, когда я открыл глаза и увидел то, что могло быть лишь тенью, но никак не бесформенной массой, ушедшей в плотную поверхность стены, голос продолжал звучать ещё несколько секунд.

Каждую ночь, после того, как лицо погружалось в поверхность стены, словно в зыбучий песок, голос звучал на несколько секунд дольше, и каждую ночь, пытаясь вырваться из оков кресла, я всё лучше понимал его откровения. Я пытался убедить себя, что это лишь моё воображение, как оно в каком-то смысле и было. Явления Нила были только приемлемыми метафорами того, чем стал он, и чем становился я. Мой ум отказывался постигать истину, как она есть, и всё же я был одержим головокружительным и тошнотворным искушением узнать правду.

Какое-то время я боролся. Уехать я не смог, так, может, смогу писать. Обнаружив, что, как я ни бьюсь, мои мысли всё равно лишь о пляже, я написал это. Я надеялся освободиться, но, разумеется, понял, что чем больше думаешь о пляже, тем крепче становится его хватка.

Теперь я провожу на пляже почти всё время. Эти страницы я писал несколько месяцев. Иногда я вижу, как люди смотрят на меня из своих домов. Спрашивают ли они себя, что я там делаю? Узнают, когда придёт их срок, — узнают все до единого. Наверное, Нил его отчасти удовлетворил; теперь он не так торопится. Но это ничего не значит. У него своё время.

С каждым днём узор становится чётче. Помогают мои шаги. Стоит раз его увидеть, и он будет притягивать опять и опять. Я чувствую, как он растёт у меня в голове. Чувство ожидания всеохватно. Разумеется, это не я жду. Это ждёт голодный пляж.

Моё время близко. Большие влажные следы вокруг моих отпечатков становятся всё чётче — это следы того, чем я стану. Он просачивается во всё, хитрый и незаметный. Сегодня, взглянув на бунгало, я увидел, что они изменились, — стали похожи на окаменелости. Стали похожи на сны пляжа, в которые рано или поздно превратятся.

Голос теперь всегда со мной. Иногда сгустившаяся дымка принимает форму рта. В сумерках дюны выдвигаются вперёд, чтобы стеречь пляж. В темноте я вижу других, которые тоже вышагивают по пляжу. Только те, к кому прикоснулся пляж, могут их видеть; их силуэты расплывчаты — некоторые больше напоминают кораллы, чем плоть. Зыбучие пески заставляют нас повторять узор, а оно склоняется из бездны позади неба и смотрит. Море кормит меня.

Теперь я часто вижу что-то вроде сна. Я вижу то, чем стал Нил, — лишь фрагмент отпечатка, которым оно воспользуется, чтобы вернуться в наш мир. Каждый раз, когда мне уже почти удаётся вспомнить своё прозрение, я просыпаюсь. Мой мозг меняется, стараясь подготовить меня к концу. Скоро я стану тем же, что и Нил. Я весь дрожу, меня охватывает смертный страх, мой разум отчаянно хочет не знать. И всё же я смирился. В конце концов, даже если мне удастся уйти от пляжа, расти он не перестанет. Я понял достаточно и знаю: он всё равно проглотит меня, когда станет миром.

Перевод: Н. Екимова

Победитель

Пока Джессоп вел машину по набережной, он думал в основном о ветре, гнавшем залитые лунным светом тучи. Когда его «мини» оставила позади последнее из пустых конторских зданий, он увидел корабли, кренившиеся, как городские высотки при землетрясении. Машины круто разворачивались перед въездом на паромный причал. Несколько минут Джессон мрачно боролся с баранкой руля, подводя машину к воротам против ветра, всем весом отбрасывавшего ее назад. У самой эстакады с ним разминулась «тойота», набитая вопящими детишками, втиснутыми во все промежутки между багажом.

— Дублин не принимает, — сказал ему водитель с сильным ольстерским акцентом. Джессопу приходилось напрягаться, чтобы понять его. — Говорят, приезжайте через три часа.

— Я так и не поужинал! — возмутился один из сыновей, а его сестра недовольно добавила:

— Могли бы остаться у дяди!

Джессоп подумал, что и он мог бы на денек отложить поездку, но теперь уже забрался так далеко на юг, что не стоило поворачивать обратно. А мог бы вылететь из Лондона этим утром и обогнать непогоду, если бы не вздумал сэкономить. Он послал слова благодарности по ветру вслед «тойоте» и принялся выискивать убежище на предпортовой улице. Пивных хватало, но перед ними не было мест для парковки, не было и указателей на соседние стоянки. Джессон искал отель, где можно неторопливо перекусить и посидеть часок-другой, но сообразил, что все отели остались за пределами портового терминала.