Рассказы. Часть 2 - [11]

— Я приступлю к репетициям завтра днем, — согласился он. — Не могли бы вы зайти и взглянуть на животное?

Вместе мы прошли кратчайшим путем и вошли в зверинец. За линией занавеса было десять клеток. В девяти находились леопарды; а в другой содержался новый зверь. Мы подошли к решетке.

Нет ничего красивее черной пантеры. В ее черном теле воплощена гладкая, греховная грация, и ее нефритовые глаза пылают аристократической уверенностью. Ее нервная поступь царственна, это картина достойной красоты, даже в ярости. Следовательно, я многого ожидал от приобретения Зароффа. Но я был разочарован.

Зверь скорчился за решеткой, его тело безвольно валялось на полу клетки. Его изысканная черная одежка была растрепана, и на спине я обнаружил следы кнута. Зарофф уже начал свою привычную практику усмирения? Глаза животного были блестящими; они смотрели на меня с каким-то оцепенелым, беспомощным выражением в глубине. Он яростно скулил, и меня снова шокировали почти человеческие интонации в горле зверя из джунглей. Когда Зарофф подошел ближе, пантера насторожилась, и поползла прочь от решетки.

— Она больна? — спросил я.

Зарофф улыбнулся.

— Нет, друг мой. Возможно, устала от смены обстановки из-за путешествия, скажем так? Все будет хорошо.

Большая черная кошка печально скулила. Она все время пялилась на меня янтарными глазами — пялилась и пялилась, будто по-человечески понимала смысл моего присутствия. Я отвернулся с легким содроганием. Чтобы поддержать разговор, я невзначай спросил о здоровье жены Зароффа.

На его лице появилось странное выражение.

— Она ушла, — сказал он. Но его невозмутимость была поколеблена. — Она нервничала и поздно заболела, поэтому я подумал, что лучше бы она отправилась отдыхать вместо того, чтобы уйти из цирка. Прошлой ночью у нас был спор, и этим утром она села на поезд.

Он лгал. Виноват был он. Эти слова проникли в мой разум. Возможно, он избил ее до смерти. Но такие мысли были безумными. Мои глаза дико искали что-то, на что можно было переключиться; что-то, чтобы отвлечь мысли. Я посмотрел на клетки леопардов. Все кошки свернулись клубками в дремоте около решеток, как будто только что поели. Точнее, как будто они были насыщены пищей.

Может, он скормил ее леопардам. Я что, и правда сошел с ума? Она собиралась рассказать секрет. Я слышал, как он угрожал ей чем-то, и он говорил о леопардах перед тем, как она закричала. Почему нет? Никто не узнает. Мой разум потрясло от хаотической путаницы. Женщина пропала; проходя мимо жилища, я увидел, что палатка пуста, и я знал, что он никогда не позволил ей свободно передвигаться. Что с ней стало?

Зарофф наблюдал за мной с загадочной улыбкой. Он подозревал что-то?

— Я хочу видеть вас завтра на репетиции, — сказал он. — Хорошего дня.

Я побрел прочь, в зверинец. Когда я проходил мимо последней клетки, пантера подняла голову и застонала. Я часто задаюсь вопросом, как дожил до конца этого дня. Мрачные подозрения, терзавшие мой разум, достигли мучительной кульминации. Я продолжал думать о Зароффе, и странных слухах, что слышал об этом человеке. Его леопарды были странными, его поступок был странным, вся его история окутывал саван туманного страха. Его жена что-то знала, и она исчезла. Я должен узнать правду. Но, возможно, я ошибался. Воображение, однажды разыгравшееся, может до неузнаваемости исказить факты. Возможно, его жена ушла. Правда, он бил ее, но они делали такие вещи на континенте. Леопарды укрощались необычно, но Зарофф сам был своеобразным человеком. Я был слишком подозрителен?

Эти две противоречащих друг другу цепочки мыслей взбудоражили мой разум. Днем пришел сон. Я выполнял свои рутинные функции автоматически, но не мог ничего забыть. Я забыл сообщить боссу, что у капитана Зароффа появилась новая черная пантера, и ничего не сказал о репетиции на следующий день.

Та ночь стала началом конца. Что побудило меня, сказать не могу, но я чувствовал, что я должен узнать правду. Так что в полночь я поднялся со своей беспокойной кровати и ступил в апартаменты Зароффа. Место было черным и пустынным, за исключением надвигающихся теней, которые скрывались и прятались по углам под взглядом желтой луны. Когда я вошел, в палатке Зароффа был свет. Я не знал, как извиниться или что сказать. Но Зарофф взял ситуацию в свои руки.

Он был сильно пьян. Перед ним стояла бутылка, а на полу — еще одна. Он сидел, откинувшись назад, словно развалившийся в тусклом свете труп, и лицо его было столь же бледно. Он сбросил с себя одежду, но вездесущий кнут все еще упирался в землю рядом.

— Садитесь, друг мой, — пробормотал он.

Под действием выпивки его иностранный акцент стал заметнее. Я сел рядом с ним и начал сбивчиво говорить. Но пьянство сделало его разговорчивым, и он прервал меня. Я не могу сказать по сей день, что заставило его начать, или был ли он слишком пьян, чтобы понять это, но он сказал мне многое. Он начал рассказ о своей карьере во время войны. Он, похоже, был офицером в Бельгийском Конго.

Позже он стал торговцем животными в Сенегале и служил гидом для нескольких экспедиций на побережье Сьерра-Леоне. Я позволил ему болтать, изредка подсказывая, чтобы он наполнил свой стакан. Я верил, что рано или поздно что-то проскользнет. Это случилось. По мере того как углублялись наши тени, его голос становился все более и более конфиденциальным. Он говорил о чернокожих — хитрых зловещих чернокожих из Сьерра-Леоне, которые практиковали вуду и обряды поклонения в тайных болотах. Он рассказал мне о ведьмаках, которые призывали боем барабанов Божество Крокодила; говорил о змеебогах тайной, неизвестной Африки. И он прошептал о людях-леопардах.