Рассказы - [28]

«Наверно, Он тоже наблюдает за мной», – решила Вера и заволновалась. – «О чем я буду с Ним говорить, когда Он выйдет? Не про черепаху же?» Обеспокоившись этим вопросом, девочка погрузилась в мечтания.

Ей представлялись совершенно невероятные вещи. Будто это она спасает Спасителя от креста, преграждая путь палачам и объявляя им тонким дребезжащим голоском: «Он не виновен». И кругом верят прыщавой девчонке еще и потому, что очень уж необычно она выглядит – какое-то странное цветастое платье, да и язык абсолютно непонятен. Но Он понимает ее, и девочка протягивает к Нему из глубины веков свои полу-детские, полу-взрослые руки.

Вера почти высунулась из кустов от нетерпения. Но на поляне по-прежнему было пусто. Только бесстыжие ивы глазели со всех сторон. Неожиданно ветки позади зашуршали, заволновались. Обоюдный визг, и ситуация благополучно разрешилась. Перед Верой стояли бывшие подруги, прокравшиеся в амфитеатр своих вечерних зрелищ.

– Тоже караулишь? – недовольно поморщилась одна из Наташ. – Уходи. Это наше место.

– Ищи себе другое, – поддакнула одна из Глаш. Они не прощали измены.

– А сколько времени? – только и спросила Вера.

– Скоро семь.

Семь часов. Действительно, можно было уходить… Он не пришел.

Ночью Вера совсем не спала. Ворочалась, всхлипывала, разговаривала с кем-то. Бабушка, возможно, слышала с кем. В голове все вмешалось в кучу – черепахи, записки, лоскутки. Вздремнув лишь под утро, она увидела мимолетный сон. Кто-то стоит под иконостасом (а может, в самом иконостасе) с распростертыми объятиями и ждет. Лица не разглядеть, будто его и нет.

С утра Вера снова отправилась к церкви. Так ходят на службу или в школу, чисто машинально, по привычке. Сама она плохо соображала, что делала. Повернув на приходскую улицу, девочка ясно различила стук молотков. У ближайшей дачи четверо жизнерадостных мужиков сколачивали сарай, звонко вгоняя гвозди в податливое дерево. Кровь у Веры разлилась кипящей лавой по телу, а сердце сжалось. Она прибавила шаг.

Против обыкновения она выбрала парадный вход, откуда заполняли церковь все деревенские. Девочка попыталась затереться в их реденькой толпе, но сразу была замечена.

– В Бога веруешь? – метнула в нее острый взгляд одна из старушек. В очереди за молоком она вполне могла бы сошла за божий одуванчик, но здесь, была ее стихия.

– Куда суешься? Мала еще, – заголосили другие из ангельского букета. – Чья такая, не знаешь? Играть, что ли, больше негде?

– Наш Иисус все видит. Вот мы Ему скажем, он тебя покарает, – шуганула Веру самая визгливая старушонка.

Но Вере и без того хватило наказаний. Главным из них было горькое и совершенно недетское разочарование. Неужели Он – молодой, красивый, добрый любит всех этих старых, злых и уродливых старух? Они говорили «наш Иисус», а сами галдели, как на рынке и норовили первыми протиснуться в двери Его покоев. Как же Он мог променять ее любовь – чистую, робкую на их самодовольство и грубое попрошайничество? «Наш Иисус. Наш Иисус» Он – мой! И только мой!

За углом Веру ждало еще одно, последнее наказание. Родные, явившееся в полном составе, чтобы вырвать ребенка из цепких рук оголтелой секты. Впереди процессии шла мать, находящаяся на грани истерики, в исколотых иголками руках она сжимала безжизненно болтавшуюся розовую куклу. Следом семенила испуганно крестившаяся бабушка. Позади плелся вялый отец, несший сундучок с сокровенной коллекцией. Растянувшаяся по улице вереница напоминала Крестный ход, где один уже не видел другого, но все шли, охваченные единой и святой целью – спасти дочку и внучку. Троица медленно наступала на Веру…

Первое сентября выдалось теплым и солнечным. На вместительном школьном дворе собрались отдохнувшие ученики. Они повзрослели на целый класс и не могли сдержать нахлынувших за лето чувств. Мальчики перебрасывались рассказами о путешествиях, девочки – о новых увлечениях. Вера тоже не отставала. Она вытащила из сумки несколько портретов своего кумира, которые подруги тут же растащили по рукам. В самом деле, было на что посмотреть. Красивое, словно выточенное лицо, длинные мягкие волосы, кожа гладкая, без единого прыщика или бородавки, лишь немного бледная от напряжения, небольшая бородка, подчеркивающая сухую сдержанность губ, глаза, закатившееся в исступлении вверх и сильные жилистые руки в наколках, держащие гитару.

Существо

Это была моя обычная дорога. Сколько раз я возвращалась домой этими улицами, мимо сквера, через пару перекрестков и дальше по прямой до самых дверей. Про такие пути говорят, что их можно пройти с закрытыми глазами. Я не пробовала. И не думала закрывать глаза, потому что и так хожу с закрытыми. Не в прямом смысле, конечно – просто не обращаю внимания на окрестности, занятая лишь своими мыслями. На прохожих не смотрю – они мне неинтересны.

Бывает, кто-то окликает меня по имени, и прошедший мимо человек вдруг оказывается мне знаком, но в толпе все для меня одинаково чужие. Чаще я замечаю животных: собак, которых выгуливают, или кошек, которые гуляют сами по себе. Они выделяются среди людей, их поведение не столь предсказуемо, и ходят они не по прямой. Вот и сейчас ко мне потянула нос какая-то тонконогая левретка, дрожащая на ветру в намокшем пухлом комбинезоне. Хозяйка одернула ее за поводок, и они пошли дальше.