Рассказы - [74]

— Дорогой мистер Эренграф. Как любезно с вашей стороны встретиться со мной здесь. В доме бедного Говарда.

— Теперь вашем доме, — напомнил Эренграф.

— Моем, — согласилась она. — Разумеется, еще надо привести в порядок кое-какие бумаги, но мне разрешили поселиться в нем. И я думаю, что смогу оставить дом за собой. Теперь, когда картины тоже принадлежат мне, я смогу продать несколько, чтобы заплатить налоги и рассчитаться по долговым обязательствам. Но позвольте показать вам дом. Вот это гостиная. Здесь мы с Говардом сидели в ту ночь, когда…

— В ту роковую ночь, — вставил Эренграф.

— А эта комната, где убили Говарда. Он наполнял наши бокалы на этом комоде. И лежал здесь, когда я нашла его. Его рука…

Эренграф слушал, не перебивая.

Затем последовал за хозяйкой еще в одну комнату, где принял от нее маленький стаканчик «кальвадоса». Себе мисс Трооп налила капельку «бенедиктина».

— За что мы выпьем? — спросила она.

За ваши удивительные глаза, подумал он, но тост предложил произнести ей.

— За альтернативу Эренграфа, — провозгласила она.

Они выпили.

— За альтернативу Эренграфа, — повторила мисс Трооп. — После нашей прошлой встречи я не знала, чего и ждать. Я подумала, что какими-то сложными юридическими маневрами вам удастся вывести наследство Говарда из-под непомерных налогов. Я и представить себе не могла, что откроются новые обстоятельства убийства Говарда.

— Да, прелюбопытная получилась история.

— Меня поразило известие о том, что миссис Кеппнер убила Говарда, а потом покончила с собой. Так что вы и представить себе не можете, какой я испытала шок, узнав, что она совсем не убийца и не накладывала на себя руки, потому что на самом деле ее убили.

— Жизнь не устает удивлять нас, — покивал Эренграф.

— А Леону Уэйбрайт выдало ее собственное суфле. Выходит, что я была права, когда говорила, что Говард боится Леоны. Для этого у него были веские причины. Как я понимаю, он написал ей письмо, в котором указал, что больше им видеться ни к чему.

Эренграф кивнул.

— Полиция нашла письмо, когда проводила обыск ее квартиры. Она же утверждала, что никогда его не видела.

— А что еще она могла сказать? — Эвелин Трооп отпила «бенедиктина» и сердце Эренграфа замерло при виде ее розового язычка, прижавшегося к тонкому стеклу бокала. — Но с чего она взяла, что ей поверят. Говарда убила она, так?

— Доказать это будет сложно, но возможно. Опять же, у мисс Уэйбрайт есть алиби, так что придется разбираться и с этим. А единственная свидетельница убийства, миссис Кеппнер, уже не сможет дать показания.

— Потому что Леона убила ее.

Эренграф вновь кивнул.

— А вот это доказать будет легко.

— Потому что предсмертная записка миссис Кеппнер — подделка.

— Судя по всему. Умелая, но подделка. Полиция нашла черновые варианты этой самой записки на столе мисс Уэйбрайт. Один она напечатала на той самой машинке, на которой обычно печатала свои рецепты. Другие написаны ручкой, обнаруженной на том же столе, а чернила полностью соответствуют тем, что использовались в предсмертной записке миссис Кеппнер. Несколько черновиков написаны почерком умершей женщины, а один — несомненно почерком мисс Уэйбрайт. Это косвенные улики, но достаточно веские.

— Но есть и другие, не так ли?

— Разумеется. Рядом с телом миссис Кеппнер на столе нашли недопитый стакан с водой. Анализ воды показал наличие сильнейшего яда, при вскрытии обнаружилось, что этот яд и стал причиной смерти. Полиция, сложив два и два, пришла к логичному заключению, что миссис Кеппнер выпила стакан воды, в который предварительно бросила яд.

— Но на самом деле все произошло иначе?

— Похоже на то. Потому что вскрытие также показало, что незадолго до смерти миссис Кеппнер съела кусок торта.

— И торт сдобрили ядом?

— Я склонен думать, что да, потому что детективы нашли торт с вырезанным из него куском в морозильнике мисс Уэйбрайт. Аккуратно завернутым в алюминиевую фольгу. А проведенным анализом в этом торте выявлен тот же яд, что стал причиной смерти миссис Кеппнер.

Мисс Трооп задумалась.

— И как Леона попыталась вывернуться?

— Она заявила, что никогда не видела этого торта и уж конечно не пекла его.

— Ей поверили?

— Выяснилось, что приготовлен он по оригинальному рецепту, приведенному в кулинарной книге, которую мисс Уэйбрайт только готовит к печати.

— Вероятно, книгу эту никогда не опубликуют.

— Наоборот, — возразил Эренграф, — я уверен, что издатель утроит первоначальный тираж, — он помолчал, вздохнул. — Как я понимаю, мисс Уэйбрайт тяжело переживала разрыв с мистером Байерстадтом. Она хотела, чтобы он остался с ней, и уже не собиралась отпускать его живым. Но она, естественно, не хотела, чтобы в убийстве обвинили ее. Не было у нее желания и отказываться от причитающейся ей по завещанию доли наследства. Она рассчитывала даже увеличить эту долю, свалив вину на вас. Вероятно, она не понимала, что картины — самое ценное из того, что оставил после себя мистер Байерстадт. Вот она и убила любовника, обставив все так, чтобы виновной в убийстве признали соперницу.

— А какова роль миссис Кеппнер?

— Этого нам не узнать. Участвовала ли домоправительница в заговоре? Стреляла ли она сама, чтобы затем дать ложные показания? Или мистера Байерстадта застрелила мисс Уэйбрайт, оставив миссис Кеппнер на месте преступления, чтобы та обвинила в убийстве вас? А может миссис Кеппнер просто увидела то, что видеть ей не следовало, и дав ложные показания, решила шантажировать мисс Уэйбрайт? Как бы то ни было, в какой-то момент мисс Уэйбрайт решила, что миссис Кеппнер потенциально опасна.