Рассказы - [59]

Есть неизбежная симметрия в жизни. Сделайте одолжение, пока я прижимаю телефон к уху, мгновенно догадываюсь, но с замиранием сердца теплым, вкрадчивым тоном все же выясняю, кто звонит, и узнав наверняка, отзываюсь радостными и недоверчивыми восклицаниями, в течение этого недолгого промежутка времени представьте себе технический чертеж — изображение в изометрии длинной неоновой лампы. Но не целой, только что вынутой из картонного желоба с гофрами, а еще недавно оголтело мигавшей в одной из комнат некоего (неважно какого) учреждения и из-за этого выключенной вместе с несколькими другими, повинными лишь в том, что были на одной линии с ней. Ее готовится заменить электрик, и вокруг него, как вокруг насекомого, севшего на поверхность гладкой воды, возникает локальное возмущение жизненной ткани учреждения (складная лестница, контрольный щелчок выключателя, чтобы не промахнуться). Так вот — как не может быть изображено мигание лампы на чертеже, так не станет инженер в изометрии изображать длинную лампу во всей ее протяженности. Ведь тогда слишком миниатюрными и малоразличимыми окажутся мелкие детали. (Конечно, теперь, со всеми хитроумными компьютерными zoom-ми, эта проблема легко преодолима, но когда в ваших руках лишь распечатанный на принтере лист… понятно). Поэтому середина изображения условно вырезана, и ампутированная часть целого заменена двумя волнистыми линиями с небольшой прорехой между ними. Но несмотря на разрыв, совершенно ясно, что два одинаковых цоколя на концах и две пары коротких рожек контактных штырей составляют единое симметричное целое. Такой вот прозаический символ случающейся в жизни симметрии удаленных друг от друга во времени и пространстве событий с не менее символичным разрывом, внутри которого условно обозначенная им жизнь монотонна или повреждена, или и то и другое вместе, и ее изображение без необходимого сокращения и исправляющего обмана не вставишь в рассказ, не сделав его таким же монотонным и неисправным.

Вы ничего существенного не упустили в нашем телефонном разговоре, отвлекшись на затянувшиеся размышления о симметрии и изометрии и о символическом изображении с их помощью прихотливого течения жизни (допускаю, что эти рассуждения показались вам утомительными). Но соскользнув с первого высокого порога, наше телефонное общение разлилось и стало обычным разговором давно не видевших друг друга людей, в течение которого мне почудилась опять все та же давняя ореховая оболочка, согласно логике времени уже затвердевшая. В какой-то момент, правда, у меня екнуло сердце и показалось, будто снова она подняла на меня от книги свой серьезный взгляд. Ведь я и был, сейчас вспомнилось мне, тем самым подошедшим к ней на вечеринке пьяным студентом.

— Сколько времени ты пробудешь в наших краях? — спросил я и подумал: «Как хорошо, что она позвонила на сотовый телефон, а не на домашний». (Вот он стоит рядом на тумбе и очень удобен тем, что — не только телефон, но еще и часы, и в качестве таковых показывает время крупными цифрами — я иногда просыпаюсь ночью и вижу, который час, не надевая очков).

— Примерно неделю, — ответила, чуть понизив голос, она.

— Как жаль! — не поверите, но это я говорю, я, глядя на цветущие кусты за окном спальни (название их мне неизвестно). — Я сейчас в командировке в Квебеке, вернусь через одиннадцать дней. Ну, расскажи еще что-нибудь о себе.

ЖЕНЩИНЫ

Уже несколько лет я стригусь у этого парикмахера. Во-первых, он хорошо стрижет; во-вторых, не утомляет лишней болтовней. Ну и в-третьих, его фамилия — Кант, и мне это нравится, потому что нынче как собак нерезаных развелось режиссеров, писателей и прочее по фамилии Смит, Шеперд или Карпентер.

Вот только сегодня мне было назначено на без четверти час, а оба парикмахерских кресла еще заняты женщинами. Правда, им уже покрасили волосы, длинные у обеих, несмотря на средний возраст. Одной — в цвет песка с апельсиновыми ручьями, другой — в цвет ореха с песочными струйками. Красивые умеренные цвета с неброскими, приятными глазу включениями.

Одну (песок с апельсином) уже просушили при мне и старенькие, опытные, как будто и немного разболтанные, но проворные ножницы под косыми углами на небольшую глубину въезжали со стуком в кончики волос. Ее лицо было видно мне в зеркале в фас, а без зеркала, когда Кант поднимал волосы, видны были скула и левое ухо. В общем, в сочетании с реакциями на действия парикмахера и на один мой хоть и беглый, но пойманный ею взгляд — достаточно много визуальной информации, чтобы составить о ней какое-никакое представление. Глаза — живые, умные, но не настолько, чтобы мне их испугаться. Лоб высокий, подбородок слегка утоплен. Не страшно, но вот все перечисленное, плюс щеки, плюс нос — вместе слеплены не очень убедительно, и она, без сомнения, это знает и это ее не радует. Глаза ее то блеснут — прическа удалась, то настороженно поблекнут. Но вот Кант поворачивает ей голову, осторожно держа за макушку, и она опять расцветает — ей что-то в зеркале понравилось. Не буду ее смущать.

Теперь вторая (орех с песком). Ею занят помощник Канта (не знаю ни имени его, ни фамилии). Тут сразу бросается в глаза, несмотря на то, что она сидит, — сочетание полного лица и стройной фигуры. Соответственно, вместо непритязательных, как дорожные бордюры, джинсов (такие — на той первой, с которой мы уже в общих чертах разобрались), на этой второй — надеты короткие, застегнутые на икрах, бриджи, ясно говорящие о ее женской уверенности в себе, гораздо большей, чем ее уверенность в парикмахерском умении помощника Канта. Может быть, именно из-за этого помощника за все время, что я провел в ожидании, она ни разу не улыбнулась. В осанке этой дамы никакой неопределенности нет. Мне плохо видно ее, но кажется — у нее одно из тех лиц, крупных, с большими глазами и тяжелыми ресницами, которые благодаря своим пусть часто повторяющимся в здешних местах, но приятным пропорциям, нравятся абсолютно всем, хотя независимость ее немного озадачивает, а иных, возможно, и раздражает. Волосы ее еще частично в зажимах бабочкой. Уже освобожденные от них пряди сушат феном, накручивая их на цилиндрический, ежиком, гребень. С ней еще долго будут возиться, но мне до этого дела нет. Окончания ее сеанса ждет мой сосед по длинной мягкой скамье.