Рассказы - [30]

Не способствовало симпатиям к Юдо Глуму и его изобретение, с которым было связано немало несбывшихся надежд как самого Юдо Глума, так и жителей Кирьят-Кфара, — механическая птица для уничтожения комаров. Она оставила в Кирьят-Кфаре немало глубоких выбоин на стенах и потолках домов кирьят-кфарчан. Глядя с балкона в небо, Юдо Глум предавался и другим (филологическим) размышлениям. Он полагал, например, что любая фраза хороша только тогда, когда она не банальна, но сама мысль об этом способна свести с ума своей жужжащей банальностью.

А ведь еще никто не видел, как Юдо Глум пытался укоротить длинный волосок, который обнаружил у себя на правой брови. Он надевал очки и не мог до него добраться ножницами, он снимал очки и не мог его ни найти, ни поймать. Или как безобразно поругался он с Windows Word, когда кричал ему: «Будешь мне указывать, какое предложение слишком длинное, а какое нет!»

Правда, жена его по неосторожности, присущей многим женщинам в Кирьят-Кфаре, рассказала соседям, как сидели они однажды рядом у телевизора, когда показывали австралийских солдат, вернувшихся с войны в Ираке. Объятия, смущенный поцелуй в губы — сцена, избитая в кинематографе, но всегда такая трогательная в жизни, вызвала у Юдо Глума зависть.

— Я хочу, чтобы ты так же встретила меня, когда я вернусь из Ирака, — сказал Юдо Глум жене.

— Но ты же не в Ираке, — ответила супруга.

Юдо Глум, даже не досмотрев новости, ушел в кабинет и через пару минут прошел на выход из дома мимо смеющейся жены с обнаженной саблей, которую он вынул из ножен на стене кабинета. (Юдо Глум обожал оружие.)

— Ты куда? — спросила жена.

— В Ирак! — ответил Юдо Глум.

— Надолго?

— Пока правительство меня оттуда не выведет, — ответил Юдо Глум.

Жене его недолго пришлось хихикать, в наружную дверь постучали. Она открыла ее. Там стоял Юдо Глум, но в каком виде! Лоб и вся рубашка его были в крови! Глаза жены расширились, но, уловив запах кетчупа, приправленного чесноком, она рассмеялась и пошла досматривать телесериал.

— У тебя не найдется чего-нибудь, чем можно вытереть саблю? — спросил Юдо Глум ей вдогонку, указывая на то, что жена не успела заметить, — на «окровавленное» блестящее лезвие.

Собственно смертный приговор был обрушен на голову Юдо Глума за то, что, стоя на балконе и наблюдая за тем как грузовик пытался развернуться в тесной тупиковой улице, он кривлялся, помогая (утверждал Юдо Глум на суде) грузовику жестами: вертикально развернутую ладонь с кончиками пальцев, повернутыми влево (колеса), он осторожно двинул вперед, пока не уперся в воображаемый бордюр воображаемого противоположного тротуара, затем повернул кончики пальцев вправо, задний ход ладони, назад, еще назад, стоп! Теперь пальцы-колеса снова влево, ладонь вперед, облегченный вздох — машина ушла. Реальный грузовик застрял в переулке, застрял навсегда, потому что его перевернули, когда пытались вызволить, и теперь новую мебель для жителей разгружали на соседней улице.

Никто, как уже упомянуто, не собирался казнить Юдо Глума. Но однажды он сам привел приговор в исполнение. Он сидел на балконе перед портативным компьютером, глядя на его иконки, зеленый холмик и небо. Он положил руку на мышку, взял в рамочку стайку облаков на экранной заставке и повесился на балконе простым усилием мысли в июне 2008 года.

«Вот и все», — сказала овсянка в банке-жестянке. «Все умрем», — отозвался поместительный дом. Детей не было в семье, жена Юдо Глума долго плакала.

ПРОБУЖДЕНИЕ ЮДО ГЛУМА

Юдо Глум, которому мальчишки один раз кричали вслед «Чудо-Юдо, Жопа-Глум», еще спал, когда за оконным стеклом зародилось осеннее утро. За главным длинным сном, в течение которого в бесчувственном плену пребывали тело и сознание Юдо Глума, последовала серия снов предутренних, коротких, наполненных назойливой чепухой. Вот он во сне принимает душ, вот заканчивает мыться и натягивает трусы (куда девалось вытирание полотенцем?) Провал. И опять — душ. Где-то за шкафом. И тут он обнаруживает рядом с этим шкафом еще и приоткрытую дверь, заглядывает за нее и видит полную женщину, в одежде сидящую к нему спиной на разобранной постели. Он тихо закрывает дверь. Запирается ли она? Да, вот ключ. Заперлась. Почему, собственно, душ прямо в комнате, за шкафом, задается вопросом близкий к пробуждению мозг Юдо Глума. Это первыми пробуждаются аналитические свойства его ума. И предыдущий душ был не лучше, вспоминает он теперь, — он принимал его в какой-то другой комнате, около грубого стола. И зачем принимать душ дважды? И почему обе комнаты так убоги и голы, с такой скупой, примитивной мебелью? Это разом, бурей, просыпаются претензии Юдо Глума как к Божественному Творению, так и к делам рук человеческих. Пробуждаются его эстетические установки.

Юдо Глум, кажется, просыпается. По сероватому туману за сомкнутыми веками, по чуть слипшимся и запекшимся губам он догадывается, что наступило утро, и делает попытку сквозь отходящий сон определить (приблизительно) качество предстоящего дня. Он делает это по маятнику настроения, качнувшемуся вяло, словно в киселе.

Скоро, скоро Юдо Глум встанет, примет душ, вытрется пушистым полотенцем, зальет корнфлекс молоком, погладит по плечу через одеяло еще спящую жену и отправится на работу.