Рассказы - [16]

Он думает о том, как беспечен был порою в жизни, особенно в молодости. Например, тогда, когда уговорил жену искупаться голышом в море, для чего они отошли подальше на пустынную часть берега. А случись поблизости такой старшеклассник?

Нет, нет! Никакой полиции, никакого суда! Он выследил бы его, он подкрался бы сзади и опрокинул его на землю, ударив ногой по икре чуть ниже колена, затем, поджав собственные колени в прыжке, опустил бы их с маху и всем весом на позвоночник подонка. В кармане его — веревка с отверткой. Он запомнил в детстве, как устанавливают электрические столбы, каких уже нет сейчас и которые по старинке зовут телеграфными: сначала вкапывают в землю короткий и мощный бетонный столбик (который не будет гнить в земле). Затем прислоняют к нему отесанный деревянный столб с рогами и роликами для крепления проводов и обвязывают их вместе толстой проволокой. Между витками проволоки, посредине, вставляют железный лом и вращают его, пока сворачивающаяся проволока не заставит дерево хрустнуть, как хрустнет сейчас шея, вокруг которой стянет он веревку, вращая двумя руками длинную и толстую отвертку.

Он вздохнул, еще раз оглядел себя в зеркале, шевельнул плечами, набрал больше воздуху в легкие, выпустил его с шумом и надел трусы. Одной уткой в зеркале стало меньше.

НАСТРОЕНИЕ

Я проснулся в ужасном настроении — напряженном, нервном, с нежеланием выполнять ни собственные планы на день, ни те дела и подвижки, которых ждут от меня другие. Я вспомнил едва ли не все глупости, которые мне случилось сказать в жизни из желания соригинальничать. Они напали на меня, как осы. И хотя я говорил себе, что сказать глупость — еще не значит сделать пакость, успокоения не наступало. Может быть, дело вообще в чем-то ином? Вот ведь вчера у меня было отличное настроение, хотя вчера за мной числился точно тот же перечень сказанных в разное время глупостей, но я не думал о нем. Я ничего не добавил вчера. Может быть, все дело в каком-то гормоне, который выделился в избытке сегодня и не выделялся вчера? И от этого — внутренняя дрожь, смешанная со страхом и агрессией? От этого — странный спазм воли? А может быть, мне нужно разрядиться, выплеснув на что-либо, на кого-либо избыток желчи?

В разные периоды моей жизни копье отрицания и возмущения было направлено в самые разные и порой противоположные стороны. Например, я не любил порядок и субординацию и обожал все, что обещало свободу. С другой стороны, мне нравился мой подъем по лестнице (неважно какой, положим, административной), и мое возмущение и отрицание направлены были в этом случае на ленивое прекраснодушие тех, кто по этой лестнице не карабкается и якобы презирает тех, кто корячится и ползет. Бывало, не любил тех, кто сбивается в стаи. А бывало, чувствовал себя частью чего-то, что казалось мне красивым, и общностью с этим благородным и честным я очень гордился.

А вот сегодня возмущают меня либералы. Употребляя слово «либерал», я употребляю его в отрицательно-ругательном смысле. Говорят, так употребляют его в Америке. И заметьте, я ругаю не «либерализм» (в этом был бы оттенок необидной академической дискуссии и борьбы идей). Я хочу обругать именно «либералов» так, чтобы они не могли отвертеться, чтобы знали — я целюсь в них лично, а не в какие-то идеи, на которые они тоже могли бы посмотреть со стороны, наклонить голову, взяться за подбородок и глубокомысленно изречь: «Знаете ли, уважаемый господин, я не вполне с вами согласен». Нет, пусть посидят на сковородке, пусть попрыгают на ней.

Прежде всего, либералы бывают двух видов: те, которым навязано жизнью быть либералами, как, например, евреи, негры и гомосексуалисты, и либералы, которые либералами стали по выбору, хотя им, казалось бы, на роду написано быть консерваторами, потому что их положение обеспечивает им привилегии, и они уж должны были бы быть заинтересованы все охладить, заморозить, чтобы все оставалось, как есть. Так вот, евреи, негры и гомосексуалисты в качестве либералов мне неинтересны. Я сегодня хочу разобраться именно со вторым видом. Этих либералов я знаю не лично и даже не по телевизору, а по газетам, книгам и радио. Может быть, они тоже евреи, негры или гомосексуалисты, но тогда я и их из рассмотрения вычеркиваю.

Но приступим же! Я подозреваю, что либералы второго типа знают о себе нечто такое скверное и отталкивающее, что им не жалко никаких усилий, чтобы заглушить в себе это знание. То есть их либерализм — это психологический наркотик, которым они пичкают себя, чтобы хоть на время почувствовать себя теми, кем они не являются, то есть чем-то вроде евреев, негров или гомосексуалистов. Этого либерала второго типа нетрудно распознать по одному признаку — он вряд ли станет подолгу и, главное, тихо возиться с каким-нибудь социальным случаем, сидеть часами у постели старушки, избитой грабителем. Ведь это требует терпения, усилий, и в этом нет апофеоза, азарта самоутверждения. Надо сказать, что и конкретным грабителем он вряд ли заинтересуется, хотя грабитель этот — в свою очередь жертва кого-то и продукт чего-то. Пусть конкретным грабителем займется конкретный адвокат за конкретные деньги. Ведь этот грабитель наверняка грязен, противен, и главное, он — конкретная личность. И значит, при общении с ним неизбежна какая-то доля омерзительного личного сближения.