Рассказы 1960-80-х годов - [27]

И вот я стою во дворе дома новостройки, а во дворе скамейка, а во дворе будка телефона-автомата, а во дворе силуэты тополей и синий свет луны.

— Это справочная? — говорю я в трубку. — Скажите… рейс 117… Да, из Омска… Давно прилетел? А как давно?.. Это точно, что прилетел? Послушайте…

Но справочная кладет трубку — раз-два и нет разговора. И все становится ясно, как белый день, хотя на дворе темная ночь. Самолет прилетел вовремя, а Медведев не явился, и я жду его уже второй час. Вот так. Все как в страшном сне.

И тут, как во сне, во двор входит Ефросинья. Но это, конечно, не сон, просто она теперь живет в соседнем корпусе и, наверно, видела из окна, как я торчу у телефонной будки. Вообще мне кажется, что меня понемножку берут в окружение, и кольцо сжимается. Я слышала обрывок разговора мамы и Ефросиньи: «Что-то с ней творится», — сказала мама, и они заговорили о погоде, когда я вошла в комнату. Из чего следует, что разговор касался меня.

— Пуху-то, пуху в этом году, — говорит Ефросинья, ловит пушинку и садится на скамью возле меня. — Когда тополиный пух летит, кажется, что сама летаешь.

Потом она прислушивается.

— Электричка пошла, — говорит она. — Галя, тебе домой не пора?

— Ефросинья Михайловна, — говорю я. — Когда моя мама у вас была вожатой… она красивая была?

— Не хуже тебя… — отвечает Ефросинья. — Вообще ее класс был трудный. Володя Медведев особенно зарывался… Он влюбился в Зою Надеждину… Зоя тогда была совсем другая.

Потом мы молчим, а потом я спрашиваю:

— Ефросинья Михайловна… А зачем вообще нужна любовь?

Она секунду молчит, потом отвечает:

— Если поверишь, что нужен одному, — поверишь, что нужен всем.

— Ефросинья Михайловна, почему это так?.. — спрашиваю я. — Человек кричит, а его не слышно?

На это она ничего не отвечает.

— Ефросинья Михайловна… — говорю я. — Представьте себе — один человек полюбил другого… Глубоко и страстно… А второй уехал на год в далекий город… А у первого был секрет — он часы переставил вперед на два часа… чтобы жить в одном времени со вторым…

Я начинаю задыхаться, как будто нырнула глубоко и никак не могу выплыть наверх.

— …И вдруг первый узнает… что тот, второй… хочет жениться на ком-то… Как должен поступить первый?

Ефросинья думает, потом отвечает недовольно:

— Первый, второй, третий… Как на параде. А кто этот второй?.. Ладно, не спрашиваю… Рецептов тут нет… Дело решают взгляды на жизнь… Взгляды на жизнь этого, первого.

— Взгляды! — говорю я. — Любят не за взгляды!

— Ты знаешь… в конечном счете любят все-таки за взгляды. Взгляды — это не только речи, которые ты произносишь. Этому можно научиться. Взгляды — это вся ты, вся твоя повадка, способ общения с людьми… жадный ты или готов поделиться, терпимый ты или фанатик с белыми глазами. Чего ты больше боишься — что тебе будет плохо или твоему другу?..

Сидим на скамеечке, пух летит. А мы сидим и думаем.

— Ему не может быть хорошо, — говорю я упрямо, — …если мне плохо.

— Ты уверена в этом?

— Уверена…

— Хорошо… — устало говорит она. — Тогда скажи ему об этом.

— Скажу…

Ефросинья Михайловна тяжело поднимается со скамьи, опираясь руками о колени, и идет прочь. А я кидаюсь к телефонной будке.

— Справочная… Рейс 117 из Омска…

Но тут во двор входит компания ребят, и среди них Генка и Задорожный.

— Дурачок ты, понял? — говорит Генка Задорожному. — С женщинами надо решительно… Хочешь покажу?

— Почему это ты… лучше уж я… — отвечает Задорожный.

Я выхожу из будки. Компания хохочет.

— Галка… — говорит Задорожный. — Мне всегда хотелось тебя поцеловать.

— Отстань, — говорю я.

— Я хочу тебя поцеловать.

— Я вот тебя сейчас по морде тресну.

— Наплевать, — говорит Задорожный.

Он подходит ко мне, я даю ему оплеуху.

— Правда, треснула, — удивляется он.

Компания хохочет.

— Ни одного поцелуя без любви… — язвительно говорит Генка.

— Между прочим, да, — отвечаю я.

— Тихо… Идет кто-то…

И вся компания исчезает.

А я сажусь на скамейку. Не приехал. Вот так. Или, еще хуже, приехал, а к нам не зашел. Не пришел. Отправился прямо к своей замечательной Зое Николаевне… А ведь, в сущности, она ведьма, отрицательный персонаж… Ах, Медведев, Медведев, сказочник… В сущности, я вас тоже выдумала… Не пришел… «Шоколадка, не торопись!»

— Генка! — кричу я в темноту.

— Чего тебе? — отвечает Генка, выходя из темноты.

— Поди сюда.

— Зачем?

— Поцелуй меня.

— Что?..

Он поцеловал меня. Я его оттолкнула.

— Противно, — говорю я. — Хочешь я буду теперь с тобой дружить?

— Почему ты решила со мной дружить? Тебе же противно…

— Потому что ты хуже всех… Хватит сказочек. Да здравствует реальная жизнь… Генка, что там горит?

— Горит?.. Это ребята тополиный пух подожгли.

Слышен топот, милицейский свисток. И вдруг я что-то начинаю понимать.

— Гена… — говорю я, и что-то во мне начинает обрываться, ниточка за ниточкой, как будто я вишу над пропастью, а ниточки все рвутся одна за другой, одна за другой. — Гена… — говорю я, — который час на твоих?

— Десять, — говорит Генка. — Еще рано…

— Не ври… — говорю я. — Двенадцать…

— Да, смотри ты.

И мы сверяем часы.

— У тебя на два часа вперед, — говорит он. — Во, врут часики!

— Нет… — говорю я. — Не врут… Просто они идут по омскому времени… Я забыла… Я забыла их переставить… Я все забыла… Уходи…