Расскажи живым - [2]

Толпы беженцев уходят из города, с котомками, чемоданами, некоторые катят впереди себя тачку с вещами, детскую коляску. В пригородной деревне мы сошли с дороги, отойдя к забору, смотрим на горожан. Молчаливые, угрюмые, они проходят мимо. Их уход — укор нам, солдатам. Мы не безоружные, за такое начало войны и мы в ответе.

В одном из крестьянских дворов развернули медицинский пункт. Подмели и вымыли цементный пол в большом амбаре, расставили ящики с медикаментами и перевязочным материалом. К заходу солнца стали поступать раненые из третьего батальона, который уже месяц находится не в военном городке, а на границе, в тридцати километрах. Там рыли противотанковые рвы, ставили проволочные заграждения. Первым перевязываем помкомвзвода, рослого, плечистого парня. Пробитая осколком стопа распухла, покрылась багровыми пятнами.

— Влипли-то как!.. Легли спать ни о чем не думая, от командиров никакого предупреждения не было, — возбужденно рассказывает он, пока обрабатываем рану и вводим противогангренозную сыворотку. — Стрельба началась засветло, выскочили из палаток, в темноте ищем повозки с боеприпасами... Пограничники — вот кто молодцы, у них все на месте — и гранаты, и минометы! Если бы не они, так немец был бы уже здесь!

— Его отправить в первую очередь, — говорит Соловьев Дерябину. — Гангрена... — Соловьев участвовал в финской войне, разное повидал.

Зарево над горящим Гродно полыхает все ярче, мертвенным светом заливая окрестности. Трепетные тени скользят по земле и исчезают между трав. От сильных взрывов колеблется земля, клубы дыма — черного, зеленого, оранжевого — вздымаются на огромную высоту.

— Подожгли артиллерийские склады, — сказал кто-то.

Осколки снарядов долетают и к нам, шлепая о землю где-то рядом, но никто из нас не прячется, еще не верится, что они могут угодить в кого-нибудь. Потрясенные зрелищем горящего города, стоим около медпункта.

Короткая июньская ночь кончается.

К рассвету полк вышел на большак Гродно — Скидель. С проселочных дорог вливаются новые колонны войск. Танков и артиллерии не видно. Где же они? Двигаются ли где-то в стороне, по другой дороге, или остались на месте, в своем довоенном положении? Лишь в одном месте, на перекрестке, из зарослей кустарника высовываются длинные стволы орудий корпусной артиллерии. Кончились снаряды, орудия молчат. Около одного из них лежат несколько раненых обожженных красноармейцев. Им уже оказали помощь, перебинтовали.

Накрапывает редкий дождь. В двенадцати километрах восточнее Гродно, в мелколесье, сделали привал. Прошли сутки с начала войны. Происходящее не воспринимается во всей своей реальности. Почему отступаем? Иногда кольнет догадка: все это — только начало... Но такую мысль лучше отогнать. Скоро, наверно, ударят по немцам и мы вернемся в Гродно, в родные казармы, к привычной жизни.

Выйдя из кустов на дорогу, вижу группу гражданских, разговаривающих с полковником. Высокий пожилой мужчина в потертом драповом пальто о чем-то просит командира полка Терентьева, показывает рукой на свой ноги, на рядом стоящих женщин. Они удрученно молчат, некоторые из них плачут. Это артисты Тамбовского драматического театра, недели за две до войны они приехали на гастроли в Гродно. Вспомнились афиши, расклеенные по городу:

— Дальше идти сил нет, а чем к фашистам попадать, так лучше прикажите нас расстрелять! — закончил разговор высокий старик. Руки его задрожали, одну он сунул в карман, другую за борт пальто.

Стали подходить и те артисты, которые отстали.

По распоряжению полковника две добротные повозки освободили от груза, посадили артистов и рысью погнали лошадей на восток.

В полдень распогодилось, припекло солнце. Крики «Воздух!» все чаще раздаются над растянувшейся колонной. Немецкие самолеты патрулируют непрерывно, не пропуская ни одной движущейся цели. Никто им не мешает, беспорядочная стрельба из винтовок и пистолетов им не страшна. Самолет улетает, бойцы выходят из ржи, куда забежали во время налета, снова шагают. Многие уже не обращают внимания на пулеметный обстрел. Как с такой высоты попадешь в человека? И почему именно в меня должна угодить пуля? Почти все идут с касками в руках или привязав их к поясу, на голову надевают только после окриков и приказаний командиров. Опять предупреждающий крик, люди бегут с дороги. С самолетов густо обстреливают, бросают бомбы. Прячусь за стволом дерева, а от него, то с одной, то с другой стороны, отскакивают кусочки коры. В другой раз лег в редкую, вытоптанную рожь. Прижавшись к земле, вижу впереди себя, на вершок от переносицы, мелкие, высотой со спичку, фонтанчики пыли, — прошла пулеметная очередь.

Надолго запомнился первый убитый. Спиной прислонен к дереву, ноги опущены в кювет. Кто-то позаботился о нем: шинель застегнута на все пуговицы, застегнут ремень, руки сложены. Смерть не обезобразила черты молодого лица, ничего не изменила в нем маленькая синяя дырочка ниже левого глаза. Может, еще жив? Наклонившись, вижу безжизненные, с мертвенной сухостью зрачки...

В два часа дня проходим через Скидель. На улицах — ни души. Попрятались от войны, ушли в лес, ушли на восток. Полк миновал окраину местечка и направился к лесу. Шум, поднятый людьми и повозками, улегся, и маленький городок снова погрузился в тишину. Возможно, война его не затронет, пройдет стороной. Тут нет никаких военных объектов: церковь, костел и синагога — вот и все «объекты».