Расскажи мне про убийство - [48]

Подъезд оказался чистым и домашним. На окнах висели занавески, на подоконниках стояли горшки с цветами, на стенах висели симпатичные картины. Здесь еще жили люди прошлого века, когда не было разделений на свое и чужое, а уют создавали вместе.

Дверь открыла седая женщина. Еще не сошедший с кожи загар говорил о проведенном лете на даче, которая служила и курортом и кормилицей. Грубые руки с вздувшимися венами свидетельствовали о тяжелом физическом труде, которым их обладательница зарабатывала на жизнь до того, как выйти на пенсию. Глубокие морщины и блеклые глаза кричали о страшном горе. За спиной маячил пожилой мужчина. Описание жены полностью подходило и ему. Разница заключалась лишь в присутствии в скорбном выражении лица некой то ли злобы, то ли обиды. Семья рабочих. Они всю жизнь смиренно тянули нелегкую лямку обывательской жизни: тяжело работали, считали копейки, покупали только самое необходимое, никогда не видели прекрасных благ, а радостью считали здоровую улыбку своего ребенка. И вот они никак не могли понять: чем же они так прогневали судьбу, что она в благодарность забрала у них самое дорогое?

– Проходите, – вежливо пригласила женщина.

Квартира соответствовала хозяевам. Смиренная, чистая, скромная. В ней недавно провели косметический ремонт. Обновили обои, покрасили полы, повесили новые карнизы. Но старая мебель, выцветшие шторы и протертые паласы с головой выдавали бедность.

– Ирочка наша, солнышко ненаглядное, она ведь была такой хорошей девочкой, – тихо всхлипывала женщина. – Умница. Красавица. В институте училась. Она ведь не как энти шалашовки, прости Господи, которые едут мужей богатых искать, а потом в шоу разных выступают. Она поехала в большой город, чтобы учиться, работать. Хотела нам помочь. Она ведь в Министерстве работала… этом… как его?.. ох, совсем памяти не стало… в общем, в уважаемом месте работала. И все к ней хорошо относились. Она сама рассказывала… Редко у нас бывала. Раз в полгода заезжала. Но мы не в обиде. Она ведь много работала, уставала… Деньги давала. Мы вот чуть ремонт сделали… Простите меня, никак привыкнуть не могу… Жених у нее хороший был. Пожениться они собирались. Много она о нем не говорила. Он, кажись, какую-то должность высокую занимал, поэтому много говорить о нем не велено было. Но к ней очень хорошо относился, подарков ей много покупал. Она была счастлива… А теперь нам прислали какую-то урну. За что ее так? Даже не дали по-человечески похоронить. Да мы и не знаем, она это или нет… Такая молодая, вся жизнь у нее впереди была. Всё так удачно складывалось. Она ведь уже и фирму возглавляла какую-то… Ну не знаю. Она так говорила. Я ж в этом ничего не понимаю. Когда последний раз приезжала, дала какие-то документы в папке, просила сохранить. Конечно сохранили, – мать нехотя поднялась с дивана, подошла к старой стенке, открыла дверцу и зашуршала.

– Ты, мать, чей-то удумала? – вдруг засомневался мужчина, который всё это время тихо стоял в дверях и недоверчиво наблюдал за гостями. – Документы, что ли, отдать решила? Они, поди, важные какие, а ты их незнакомым людям. Мы ведь их совсем не знаем. Приехали тут, вопросы задают. Вы бы лучше сказали, что с нашей дочкой сделали? Что это за песок прислали? Тело где? А может это и не она вовсе?

– Мне жаль, – сочувственно произнес Руслан. – Но мы видели документы и разговаривали с людьми. Ваша дочь действительно погибла. В этом нет никаких сомнений. Ее опознали соседи. А вот зачем ее кремировали, мне бы тоже хотелось знать. Я понимаю, это маленькое для вас утешение, однако оставленная ею папка прольет свет на это странное дело. Мы не будем ее забирать, если вы не хотите, лишь снимем копии…

– Да зачем она нам, – женщина наконец выудила из кипы бумаг искомую папку. – Лишние проблемы. Если это и правду поможет дело раскрыть, то возьмите, а нам уже ничего не надо. Нашу девочку уже ничто не вернет. Вот, возьмите, – она горько заплакала.

– Эх, мать, дура ты, – снисходительно махнул рукой муж, у которого в глазах тоже появились слезы, и быстро ушел в кухню.

*

Дорога тянулась темной полосой. Дождь рекой струился по лобовому стеклу, заставляя дворники создавать лишь видимость работы. Темнота окутала всё вокруг. Было время обеда, но казалось, что наступили сумерки.

– Что нашел? – спросила Евгения, напряженно вглядываясь в дождливую пустоту. Ей нравилось управлять автомобилем. В солнечную погоду. Сейчас она желала спокойно ехать на соседнем сиденье, а не напрягаться за рулем.

Руслан оторвался от листов бумаги.

– Здесь фотографии, обличающие связь прокурора и Ирины, еще учредительные документы на фирму, которая обслуживала воинскую часть питанием по принципу аутсортинга. Военные дают деньги, а работники фирмы закупают продукты, готовят завтраки, обеды и ужины, моют грязную посуду. Возглавляла фирму Баранова Ирина.

– Ничего специфичного. Тенденция времени. И детей в школах, садах, лагерях сегодня кормят чужие организации, оформленные, как правило, на родственников чиновников от образования. Разве не для этого закон придумали?

– К вопросу организации фирмы не подкопаться. Действительно чисто. Интересное наступает потом. Ирина оказалась не такой глупой, какой ее считали. Видимо, почувствовала подвох и решила припасти немного компромата. Здесь присутствуют документы, подтверждающие незаконные действия фирмы. Так, по бумагам приобретались одни продукты, причем по завышенным ценам, а в реальности поставлялись другие, зачастую с истекшим сроком годности. Однажды из-за этого в воинской части случилось ЧП. Почти две сотни солдат попали в лазарет с жестоким отравлением. Провели проверку, уволили пару поваров, мол, они нарушили технологию приготовления пищи, и на этом успокоились. Но если верить документам, причина отравления была в просроченной рыбе. Солдат, по сути, накормили гнилью… В другой раз привезли вздутые коробки сока, которым было место только в канализации. Кто-то из умных военных чиновников когда-то решил, что сок полезнее яблока или апельсина. К счастью, повара догадались слить его в котел и хорошенько прокипятить. Таких примеров наберется на целый тюремный срок. Не лучше дело обстояло и с рабочими. Их заставляли работать по пятнадцать часов в смену, а в табеле писали двенадцать. Сверхурочные, праздничные и больничные никому не ставили. Получалось, что в праздники столовая не работала, а солдаты сидели голодными. При этом рабочих катастрофически не хватало. Одна официантка обрабатывала тысячу человек, а по норме положено триста. То же самое в отношении поваров и уборщиц. Один человек и полы мыл, в том числе в туалете, и посуду, и на раздаче блюд стоял, хотя по Санпину это категорически запрещено. Естественно, зарплата шла по двум ведомостям. Интересное заключалось в том, что в столовую воинской части постоянно наведывались проверки. И свои и внешние. Но ничего странного, а тем более противозаконного проверяющие не находили. Пару раз приходили из прокуратуры в ответ на жалобы граждан и снова ничего не обнаружили.