Рассказчица - [16]

– Вы приехали сказать мне то, что я и так знаю?

– Нет. Я подумала… Ну я хотела проверить, как вы, потому что не видела вас уже несколько дней.

– Ах! Что ж, как видите, я все еще на ногах. – Он делает жест рукой. – Зайдете?

– Не могу. Мне нужно на работу. – Но я не двигаюсь с места. – Я забеспокоилась, когда вы не пришли в пекарню.

Джозеф мнется, держась за ручку двери.

– Значит, вы приехали проверить, жив ли я?

– Я заехала проведать друга.

– Друга, – повторяет Джозеф, лучась улыбкой. – Значит, мы теперь друзья?

Двадцатипятилетняя уродка и девяностолетний старик? Полагаю, встречались и более странные парочки.

– Мне это было бы очень приятно, – церемонно добавляет Джозеф. – Увидимся завтра, Сейдж. А теперь вам нужно возвращаться к работе, чтобы завтра у меня была булочка к кофе.

Через двадцать минут я уже снова на кухне, выключаю полдюжины злобно трезвонящих таймеров и оцениваю разрушения, причиненные моей часовой самоволкой. Некоторые хлебы перестояли, тесто осело и скособочилось. Ничего хорошего у меня сегодня не выйдет. Мэри расстроится. Завтрашние посетители уйдут с пустыми руками.

Я заливаюсь слезами.

Не знаю, отчего я плачу – из-за катастрофы на кухне или от мысли: как ужасно, что я могу лишиться Джозефа, когда только-только нашла его. Просто не знаю, сколько еще утрат я выдержу.

Мне хотелось бы напечь для мамы кучу всего: белого хлеба, рулетиков с шоколадом и бриошей, пусть громоздятся горой на ее небесном столе. Мне хотелось бы накормить ее. Но я не могу. Как сказал Джозеф, не важно, что нам, живым, нравится говорить себе по поводу загробной жизни, – если человек умер, все кончено.

Но это. Я окидываю взглядом кухню. Это я могу исправить. Нужно только быстро обмять тесто, и пусть оно поднимется снова.

И я мну его, мну и мну.

На следующий день происходит чудо.

Мэри, которая сперва поджимает губы и злится на меня за то, что я ночью испекла меньше обычной нормы, разрезает чиабатту.

– И что мне теперь делать, Сейдж? – Она вздыхает. – Отправлять покупателей к Руди?

Руди – наш конкурент.

– Ты можешь давать им купоны на отсроченную покупку.

– Арахисовое масло и джем потеряют вкус при отсроченной покупке.

Когда она спрашивает, что стряслось, я лгу. Говорю, что у меня случилась мигрень и я проспала два часа.

– Такого больше не повторится.

Мэри надувает губы – значит она меня пока еще не простила. Потом берет в руку ломоть чиабатты, чтобы намазать его клубничным джемом.

Но не делает этого.

– Иисус, Мария и Иосиф! – Мэри разевает рот, роняет кусок хлеба, будто он обжигает ей руку, и тычет в него пальцем, указывая на мякиш.

Крестьянский хлеб оценивают по дыркам в мякише – они должны быть разного размера, другие виды хлеба, например «Чудо», хотя по питательности это и не хлеб вовсе, имеют одинаковые мелкие поры.

– Ты видишь Его?

Прищурившись, я различаю нечто похожее по форме на лицо.

Потом очертания становятся более четкими: борода, терновый венец.

Очевидно, я испекла в хлебе лик Господа.

Первые посетители, которые становятся свидетелями нашего маленького чуда, – это женщины из сувенирного магазина в святилище: они фотографируются с куском хлеба между ними. Потом прибывает отец Дюпре – священник.

– Восхитительно! – произносит он, глядя поверх бифокальных очков.

Хлеб уже зачерствел. На половинке, еще не разрезанной Мэри, конечно, такое же изображение Иисуса. Мне приходит в голову, что чем более тонкие куски мы будем отрезать от этого чудо-хлеба, тем больше образов Иисуса получим.

– Дело не в том, что Господь явил Себя, – говорит отец Дюпре Мэри. – Он всегда здесь. Вопрос в том, почему Он решил явить Себя сейчас.

Мы с Рокко наблюдаем эту сцену с расстояния, скрестив руки на груди и облокотившись на стойку.

– Боже правый, – бормочу я.

Рокко фыркает:

– Точно. Похоже, / Ты испекла Отца, Сына / И Святой Багет.

Распахивается дверь, в пекарню влетает репортерша с курчавыми каштановыми волосами, за ней – медведеподобный оператор.

– Это здесь хлеб с Иисусом?

Мэри выходит вперед:

– Да. Я Мэри Деанджелис. Владелица пекарни.

– Отлично! Я Гарриет Ярроу с канала WMUR. Мы хотели бы поговорить с вами и вашими сотрудниками. В прошлом году мы снимали сюжет о лесорубе, который увидел Деву Марию на пне дерева и приковал себя к нему цепями, чтобы защитить остальной лес от вырубки. Это был самый популярный ролик две тысячи двенадцатого года. Мы готовы? Да? Отлично!

Пока она берет интервью у Мэри и отца Дюпре, я прячусь за спиной Рокко, который успевает продать три багета, горячий шоколад и манный хлеб. Потом Гарриет сует микрофон мне в лицо.

– Это пекарь? – спрашивает она у Мэри.

Над циклопическим глазом камеры горит красный огонек, который мигает, когда идет съемка. Я пялюсь на него, потрясенная мыслью, что весь штат увидит меня в дневных новостях. Прижимаю подбородок к груди, пряча лицо, щеки горят от стыда. Что он успел заснять? Шрам только мельком, пока я не опустила голову? Или достаточно четко, чтобы дети побросали ложки в тарелки с супом, а беременные повыключали телевизоры из страха, что родят уродов?

– Мне нужно идти, – бормочу я, бегу в рабочий кабинет Мэри, а оттуда через заднюю дверь – на улицу.