Рассказ о шпионе - [10]

— Нет.

— Подумай.

— Не надо кричать.

— Ты что, не помнишь обед… он залез в окно, чтобы открыть дверь, когда ты потеряла ключи?

— Это, наверно, было с какой-нибудь другой твоей женщиной, — лукаво ответила Мэрджори.

Я улыбнулся, но ничего не сказал.

— Ты не очень хорошо выглядишь, — продолжала она. — Что-нибудь случилось в походе?

— Нет.

— Я волнуюсь за тебя. Ты выглядишь неважно.

— Это профессиональное заключение, доктор?

Лицо ее стало строгим, как у девочек, играющих в докторов и сиделок.

— Это действительно так, дорогой.

— А диагноз?

— Ну, это не малокровие, — засмеялась она.

Какая она красивая! Особенно когда смеется.

— И что вы обычно прописываете человеку в моем положении, док?

— Постель, — ответила она. — Обязательно постель. — Мэрджори засмеялась и развязала мне галстук. — Ты дрожишь, — встревожилась она.

Меня трясло. Поход, поездка на машине, погода, чертова квартира номер восемнадцать, где теперь обитает мой двойник, все это внезапно на меня обрушилось, но как ей объяснить? Я имею в виду, как все это объяснить доктору?

Глава 4

«Старший офицер-посредник осуществляет управление в начале игры. О замене посредника должно быть заблаговременно в письменной форме сообщено противоборствующим сторонам и всем другим командирам. Решение посредника — окончательное».

Правила ведения военных игр. Центр стратегических исследований. Лондон.

Вы можете думать, что знаете своего начальника, но на самом деле это не так. До тех пор пока не увидите его в воскресенье в домашней обстановке.

В воскресенье в Литл Омбер отправлялись всего три поезда. Тот, в котором поехал я, был почти пуст, если не считать пару, возвращавшуюся с субботней пирушки, да шестерых родителей, везущих своих чад к бабушкам, еще двух священников, направляющихся в семинарию, и полдюжины солдат.

Литл Омбер находится всего в тридцати пяти милях от Лондона, но городок этот провинциальный, благовоспитанный: мороженая рыба, мозаичные окна контор молодых клерков.

Я ждал на пустынной железнодорожной станции. Я был едва знаком с Чарлзом Шлегелем-III, полковником в отставке авиационного крыла Корпуса морской пехоты США, поэтому ожидал увидеть любой автомобиль — от малолитражки до «ровера» с шофером. Его приняли в Центр всего за десять дней до того, как я ушел в последний поход, и наше знакомство свелось к рукопожатию да к мимолетному взгляду на галстук Королевского аэроклуба. Но за это время он успел перепугать уже половину сотрудников от оператора коммутатора до ночного сторожа. Ходили слухи, что его прислали в Центр, чтобы он нашел причины закрыть заведение. В подтверждение этих слухов цитировались слова, авторитетно приписываемые Шлегелю: «Допотопная благотворительность, дающая возможность отставным английским адмиралам выигрывать за столом на карте сражения, которые они проиграли в жизни».

Мы все обиделись на эти слова потому, что они были неучтивыми и задевали всех нас. Нас интересовало, как он мог такое сказать.

Ярко-красная экспортная модель ХКЕ — и как я не догадался. Он выскочил из машины, как олимпийский чемпион в барьерном беге, мягко пожал мне руку, взяв за локоть так, что я не мог ответить на рукопожатие.

— Поезд, должно быть, пришел раньше расписания, — обиженно сказал Шлегель. Он посмотрел на свои большие часы с несколькими циферблатами. По таким часам можно засекать время подводных соревнований. На нем были черные брюки, башмаки ручной работы, шерстяная рубашка, точно цвета его автомобиля, и блестящая зеленая развевающаяся куртка с большим количеством изображений Мики Мауса на рукавах и на груди.

— Я испортил вам воскресенье, — сказал он. Я кивнул. Он был небольшого роста, полноват, грудь выпирала как у всех атлетов такого роста. Красная рубашка и манера склонять набок голову делали его похожим на огромную хищную красногрудую малиновку. Он обошел машину и, улыбнувшись, открыл мне дверцу. Извиняться Шлегель явно не собирался.

— Заедем домой, съедим по сэндвичу.

— Мне надо возвращаться, — неуверенно возразил я.

— Только по сэндвичу.

— Хорошо, сэр.

Он выжал сцепление и стал газовать на манер гонщиков. Он относился к машине так же, как, по моему мнению, относился к своим Ф-4 или Б-52, или к каким-то другим самолетам, на которых летал до тех пор, пока его не напустили на нас.

— Рад вас видеть, — сказал он. — Знаете, почему я это говорю?

— Изучаете кадры?

Он одарил меня улыбкой, говорящей: «Ты угадал, парень».

— Я рад вас видеть, — объяснял он медленно и терпеливо, — потому, что у меня не было возможности поговорить с вами или с Фоксуэллом о выполненном задании.

Я кивнул. Мне понравилось его заявление о том, что он рад меня видеть. Вы оцените заявление любого, кто заставит вас совершить путешествие в пустом поезде из Лондона в Литл Омбер в воскресенье.

— Чертов недоумок, — выругался он, обгоняя машину, идущую по разделительной полосе: водитель болтал с сидящими на заднем сиденье детьми.

Теперь, сидя рядом со Шлегелем, я видел, что искусственный загар был нужен, чтобы скрыть следы сложной хирургической операции на челюсти. То, что на расстоянии могло показаться следствием воспаления, оказалось крошечными шрамами, которые придавали одной стороне лица хмурое выражение. Иногда его лицо сморщивалось в любопытной, лишенной юмора улыбке, при этом обнажались зубы. Сейчас у него была именно такая улыбка.