Рассказ о непокое - [14]

Авторитет Блакитного в те годы был огромен — и не только среди "своих", среди того актива, который он так умел найти и организовать во всех областях искусства и культуры, но и среди всяческих соперников и противников в области художественной и культурной жизни. Авторитет Блакитного не подвергался сомнению и среди врагов, с которыми он нещадно воевал.

Культурные и литературные соперники в рядах тогдашней революционной фаланги ("Плуг" с плужанами и "самим папашей" Пилипенко; "Аспанфут" или немного позже "Комункульт" со всей своей "новой генерацией" футуристов во главе с Михайлем Семенко; МОБ, то есть "Мистецьке об’єднання "Березіль"[9], со всеми своими тремя или четырьмя "мастерскими" под руководством Леся Курбаса; Пролеткульт со своими мальчиками в клетчатых кепках; УАПП, МАПП, ОАПП) не соглашались со взглядами Блакитного и с программой "Гарта", программу "Гарта" отвергали, с Блакитным ожесточенно спорили, но уважали безоговорочно.

Все "попутнические", как тогда говорили, группы — от "Ланки"[10] и "неоклассиков" с Зеровым во главе и даже до "зубров" националистического традиционализма во главе с лукавым Ефремовым — очень не любили Блакитного, но… считались с его авторитетом.

Однако серьезно ошибется литературовед наших дней, если, изучая творческий процесс двадцатых годов, и в частности мысли и дела Василя Блакитного, придет к выводу о некой "авторитарности" его имени, его положення на фронте украинской советской культуры в двадцать третьем, четвертом и пятом годах.

Нет. Непризнание Блакитного, восприятие его авторитета как стеснительного, даже бунт против него были, и как раз рядом, среди самого близкого окружения. Не с одним лишь Хвылевым возник у Блакитного в те годы конфликт, а со многими… гартовцами; и конфликт этот чем дальше, тем все больше рос и углублялся, приведя почти к полному разрыву, — уже в последние дни жизни Василя. Василь это знал, болезненно на это реагировал — и выздоровлению его это отнюдь не способствовало.

Конфликт с частью членов "Гарта" шел у Блакитного не по идеологической линии. В этом конфликте больше всего было недовольства "единоначальствованием" Блакитного в организации. Целенаправленность и настойчивость Блакитного воспринимались как "деспотизм". Ребятам хотелось бы больше "демократии", "запорожских вольностей" — анархии, попросту говоря, а "узы" организации и дисциплина в организации тяготили их и толкали на "мятеж" против Блакитного. Но Блакитный в делах общественных, во всей своей общественной деятельности был коммунистом, и членом Коммунистической партии прежде всего. Из этого только и исходил. И это было верно, верно всегда! Иначе никакая организация не могла бы существовать (что и подтвердилось на следующий же день после смерти Блакитного — "Гарт" развалился). Но ошибка Василя — я говорю об этом теперь, уже через сорок с лишним лет, которые и меня кое-чему научили, — ошибка Василя, мне кажется, была в том, что, совершенно верно проводя партийную линию во всей своей организационно-общественной деятельности, стремясь превратить (как и всякую общественно-созидательную советскую группу) художников слова в орудие партии, Василь на практике часто придавал понятию "творческая организация" слишком жесткие рамки и формы.

Требовал от всех членов художественно-творческой организации безусловного подчинения большинству — не только в оценке общественных явлений, но и в оценке отдельных литературных фактов (книг, работ, выступлений). Это тяготило и ограничивало творческую индивидуальность. Блакитный требовал, чтобы члены организации (и беспартийные) посещали партийно-профессиональный клуб, который существовал в те годы и был средоточием внутрипартийной жизни.

Хорошее это было место — партийно-профессиональный клуб (что до меня, то я немало почерпнул там для своего роста), и требование Блакитного, если подумать, было вполне резонно, но "литературную вольницу" это тяготило как "принуждение" и настраивало против.

Взрыв произошел в "Гарте" и вышел, так сказать, наружу при столкновении двух течений: "массовизма" и "олимпийства". Глашатаем "массовизма" был Блакитный, он отстаивал дальнейшее расширение "Гарта" ("Плуг" — на селе, "Гарт" — среди рабочего класса), создание филиалов организации в пролетарских центрах из лучших рабкоров и начинающих литераторов, а также считал необходимым, чтоб каждый квалифицированный гартовец руководил кружком начинающих пролетарских писателей, "Олимпийцы" доказывали, что это лишь новый вариант пролеткультовщины, что погоня за "массовизмом", "пролетарское плужанство" это — возрождение "просвитянства", что работой с кружками должен заниматься культотдел профсоюзов и Наркомпрос, писатель же должен только писать, и писателей не может быть много: качество, а не количество!.. И вообще — все "Гарты" (театральный, музыкальный, изобразительный) надо распустить — пускай работники каждого рода искусств организуются сами, а "Гарт" должен быть творческой организацией писателей!

В авангарде борьбы против "массовизма" и за преобразование "Гарта" на новых основах были Досвитный, Яловый, Иогансен. Ну и, разумеется, Хвылевый.