Рассказ, начинающийся и заканчивающийся щелчком дверного замка - [6]

Светлана оглядывается, уже предполагая, что речь пойдет о большой сумме. Они не договорились, речь о деньгах тогда, в время похищения, бегства, падения, вообще не шла. Но ей хочется верить в это и она играет, представляя себя сумму.

Ослепительный сноп света встретил их на пороге, и светлая замерла, встретив в нем почти ощутимую преграду. Она остановилась в прихожей, не решаясь сделать шаг далее, замерев на месте, только быстро оглядывая пространство коридора и комнат и распахнутой настежь и также залитой светом ванны. В секунду охватил квартиру ее стремительный взгляд. И результат отразился на лице, столь выразительный, что Марина улыбнулась.

- Я одна, - уверяя в действительности увиденного, произнесла девушка.

- А свет? - спросила Светлана.

Ответ был известен и потому ей не ответили. Слишком очевидный, чтобы скрывать его, слишком простой, чтобы поверить в него, слишком непривычный, чтобы согласиться с ним.

И светлая не спешила соглашаться. Она слушала тишину комнат, в едва заметные шорохи, представляемые ей движением чьих-то ног, шелестом чьих-то рук, шепотом чьих-то губ, пришедшими из других невидных комнат. С очевидным слишком легко и оттого почти невыносимо согласится. Тем более, что хозяйка сама сняла с ее плеч и повесила на плечики норковую шубу. И пальцы ее снова задержались на обнажившимся плече.

Хозяйка вошла в гостиную, и лишь тогда светлая сделала второй шаг в квартире, следом за ней. Секунду поколебавшись. Но затем куда решительнее.

В гостиной не было никого; сделав второй шаг, светлая успела почувствовать тишину дома и ощутить его пустоту. Звуков, принадлежащих людям, не было в этой квартире. Лишь те, неприметные, стерильно безжизненные, отфильтрованные монолитным коробом здания, что стекали от соседей сверху и/или сбоку могли иметь человеческую природу. Но лишь в прошлом, том мгновенном прошлом, что разделяло заглушенный шум веселья из-за стен и мертвенную тишь квартиры. Затопленную неживым электрическим светом.

Свет смущал ее. Именно потому, что присутствовал повсюду, горел просто потому, что его ленились или боялись выключать. Это подсознательно беспокоило. Каждую минуту хотелось протянуть руку и выключить хотя бы один из множества источников, нарушить картину всеобщего электромагнитного хаоса. Создать маленький уголок сумерек - чтобы только суметь втиснуться в него. В какое-то подобие того приглушенного полутьмой пространства, в котором она выступала перед хозяйкой совсем недавно. Исторгнутая из него, окруженная со всех сторон ослепляющим потоком фотонов, светлая чувствовала себя уязвимой - самим светом. Точно именно за этим ее и привели в комнаты, в которых не было привычной музыки, шума, голосов. Заполненные оглушающей тишиной излучения. Комнаты из другого мира, совсем неизвестного ей.

Хозяйка указала ей на низкий, слишком низкий и слишком мягкий диван. Новое прикосновение к обнаженной коже, длившееся чуть дольше предыдущего. И тут же вышла. Шорох шагов в коридоре, паркет не скрипнул, сколько светлая ни ожидала этого. И снова тишина. Сквозь нее просачиваются отзвуки - из соседней комнаты? Или от соседей? Невозможно сказать, непробиваемо толсты монолитные стены.

Несколько минут прошло мимо, незамеченных. Она смотрела на выключенную панель телевизора, единственный источник в квартире, который был погашен. Или не зажигался вовсе?

Пока минуты проходили незамеченными, она нашла себе занятие. На лакированной поверхности стола бликовала люстра; наклоняя голову из стороны в сторону, она заставляла блики бежать по столешнице от одного края к другому. На миг те скрывались за краем и возвращались сызнова.

Вдалеке, в соседней комнате что-то стукнуло: упало или захлопнулось. Звук негромкий, но она вздрогнула. Непривычно слышать в этой квартире столь человечный звук.

Девушка разбирала кровать в своей спальне. Руки механически сняли покрывало. Сложили его, отнесли на кресло. Она открыла встроенный стенной шкаф, сдвинув зеркальную дверь от пола до потолка в сторону. Та негромко стукнула, докатившись до стенки. Пальцы помнившие теплые прикосновения к нежной или чуть шершавой, обветренной коже, забыли о холоде и об источнике его - дверце стенного шкафа. От стука она вздрогнула. И поспешила положить покрывало в шкаф. Снова неприятный холодок, отдавшийся в памяти воспоминаниями о холодке и покалываниях в пальцах иного рода, сновидческого, явленного. Вспомнив она поспешила закрыть зеркальную дверь.

Кровать была широкой, полуторной. И длинной - покрывало в ногах обнажало простыни. И девственной. Сергей никогда не был здесь, вообще не заходил в комнату, минуя ее, если ему требовалось пройти мимо, не заглядывал, спеша в другой конец квартиры, в библиотеку или зимний сад. Все их встречи проходили противоположной стороне. В той части квартиры, что окнами выходила во двор. На сквер с редкими прохожими, всегда спешившими по неотложным делам, чистый ухоженный сквер, где пересекались цементные и гаревые дорожки, а аккуратные изгороди оберегали цветники, с всегда пустыми деревянными узорчатыми скамейками под всегда работавшими коваными, причудливо изогнутыми фонарями и вечно чистыми урнами. Дети никогда не играли в сквере, ни разу она не видела и не слышала под окнами веселящуюся ребятню.... Да и невозможно представить себе было возню малышей или подростков в этом дворе, шумную и озорную. Невозможно было представить беготню по чистым, геометрически выверенным тропкам и газончикам, огражденным бордюрным камнем, радостное ковыряние в идеально чистой песочнице, засыпанной белым морским песком, под грибком с лубочными картинками. Точно все это предназначалось для чего-то иного.