Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - [11]
Поверх своего длинного красного носа аббат смотрел на Вильяма.
– Постарайся не скалиться так, юный брат. А то я могу передумать.
– Да, отец.
– Кроме того, тебе полагается епитимья. Так что ты не поедешь прямиком в Сен-Дени. Поедешь долгой дорогой. Через лес Мальзербе.
Ножки моего стула скрипнули на каменном полу библиотеки.
– Анри, ты же не всерьез!
– Напротив, брат Жером. Я часто предупреждал тебя, что ты балуешь парня.
– Мальзербе? Его же убьют. Это не епитимья. Это верная смерть.
Вильям выпрямился на стуле и пошире расставил свои большие ноги.
– Кто это меня убьет? Пусть только попробуют!
– Они без сомнения попробуют, Вильям, – окоротил я его, – и преуспеют. Те мерзкие изверги, что обитают в Мальзербе.
– Кто? – фыркнул аббат. – Это же просто сказка! Байки, доставшиеся нам от римлян.
– Вовсе нет! – воскликнул я. – Я был в лесу Мальзербе. Я прошел всего лишь несколько лиг, и мне очень повезло, что я сумел остаться в живых. Это совершенно…
Вильям не сумел скрыть своего любопытства.
– Кто такие мерзкие изверги, брат Жером?
Признаюсь, я не сумел сдержать улыбку. Мне всегда доставляло огромную радость обучение Вильяма.
– Мерзкие изверги, брат Вильям, – это мужчины и женщины, по крайней мере изначально. Они отказались чтить людские и Божьи законы. Еще во времена римлян, тысячи лет назад, они бежали в чащобу, укрыться от Божьего взора. Они живут в своей мерзости уже сотни поколений.
– В какой именно мерзости? – спросил Вильям, в возбуждении навалившись на старый деревянный стол.
– Осторожней, Жером, – пробормотал аббат.
– О, любой, какую лишь можно вообразить. Воровство, обман, предательство. И порой убийство. Шайка преступников, живущих вне законов и правил. Они творят все, что заблагорассудится, в том числе и неугодное Господу!
– Притом невозбранно! – добавил аббат.
– Что значит – «невозбранно»? – спросил Вильям.
– Ты должен знать это, Вильям, – проворчал аббат, – это значит «без всяких последствий».
– О, но последствия есть, – сказал я, – поколение за поколением люди менялись. Их сердца почернели и съежились, точно сливы, которые хранятся до Пасхи. От жизни во мраке чащобы их кожа стала бледной, а глаза красными. В точности как ты разводишь собак ради их дружелюбия и верности, они плодились ради жестокости и коварства. Они лишены сострадания.
– Тогда они зло, – сказал Вильям.
– Да. Такое зло, что вокруг их голов сияют круги черного света, словно извращенный ореол.
Вильям таращился на меня в сером свете, лившемся из крохотного окошка.
– Это правда?
– Сомневаюсь, – сказал аббат.
– Я видел их, Анри. Это правда.
Вильям откинулся на спинку стула. Стул затрещал так громко, что аббат вздрогнул, словно ожидая, что тот развалится под весом огромного тела юноши.
– Я не боюсь их, – провозгласил Вильям, – я отрежу их гнусные головы от их гнусных шей! Лишь дайте мне меч. Или топор. Любое оружие. Я не боюсь!
Я потянул себя за бороду, а аббат сказал:
– Вильям, ты дал обет. Ты носишь рясу. Скоро тебе выбреют тонзуру. Ты не можешь биться. Ни с кем. Ни по какой причине.
– Если мерзкие изверги попытаются убить меня, я не могу дать отпор? – растерянно переспросил Вильям.
– Даже если они будут угрожать твоей жизни, ты не можешь дать отпор.
– А если они покусятся на книги аббата Хуберта?
– Ты не должен давать отпор.
– А если они потребуют мою рясу? Не могу же я просто снять ее и отдать им?
Аббат пожал плечами:
– Не вижу, с чего бы им понадобилась твоя ряса, Вильям, но да, даже в этом случае ты не должен драться.
– Даже если они потребуют мои подштанники?
– Да чего ради им понадобятся твои подштанники? – фыркнул аббат.
Но я рассмеялся и поднял указательный палец.
– А ведь в этом он прав, отец. Являть свою наготу незнакомцу – грех.
Аббат с миг поразмыслил, потом сказал:
– Ладно. Если они захотят твои подштанники – хотя Бог знает, зачем им твои подштанники, – ты можешь защищаться.
– Значит, мне нужен меч! – провозгласил Вильям торжествующе, словно победил в богословском споре.
– Ни при каких обстоятельствах! – ответил аббат. – Если тебя принудят защищаться, ты не должен пользоваться ничем. Ничем, кроме плоти и кости.
– Ладно, – сказал Вильям усмехаясь и откидываясь на стул так, что его передние ножки повисли в воздухе, – пусть только эти мерзкие изверги попробуют!
Я облокотился на грубый деревянный стол. Серый свет из окна бросил на него паутину теней.
– Нет, Вильям, – сказал я, – лучше пусть не пробуют.
На следующий день мы отослали его. С тех пор я никогда его не видел.
– Неужто он пропал в этом страшном лесу? – спрашивает Мари. – Он и впрямь встретился с мерзкими извергами?
Жером пожимает плечами:
– Не знаю. И не уверен, что нам дано будет узнать.
По какой-то причине – которую я и сам не очень-то понимаю, – мой взгляд скользит к дальнему концу стола, к маленькой монашке, чье лицо почти скрыто кружкой. Трактирщик следит за моим взглядом. Мари тоже. Наконец к нам присоединяется и Жером. Мы все смотрим на нее.
Миг спустя она поднимает голову.
– Что? – говорит она.
Она притворяется удивленной. Совершенно явно притворяется.
– Ты что-то знаешь, сестрица? – спрашивает Жером. – Знаешь, дошел ли Вильям до леса Мальзербе? А если дошел, знаешь, что случилось с ним?
