Рассказ дочери - [48]

Отец настаивает, чтобы я носила этот жилет с утра до вечера, за исключением тех часов, когда играю на аккордеоне. Но жилет ощущается как тяжкое бремя, цепь, постоянно напоминающая, что мне предстоит выполнить определенную миссию. Я стараюсь использовать любую возможность снять его, будь то хоть пара минут, когда я остаюсь одна в классе, хоть тридцать секунд, когда иду в туалет. Не знаю, почему родители так на нем зациклены.

– Ты ведь не снимала свой жилет, правда? – спрашивают они по нескольку раз в день.

Я смотрю им в глаза и отвечаю:

– Нет, я ношу его постоянно, – дрожа при мысли, что они могут узнать правду.

Но моя ложь остается никем не замеченной – как и дамоклов меч, висящий над головой отца. Я начинаю задумываться, действительно ли мне необходимо выстраивать кирпичные стены в своей голове.

А еще у меня давно появилось желание исследовать каждый уголок этого огромного здания, и мне все труднее сопротивляться ему. Разумеется, мне приходится проявлять крайнюю хитрость. Моменты, когда я могу ускользнуть от постоянной слежки, ограничиваются всего парой-тройкой минут. Поскольку все помещения дома запираются, первое, что я должна сделать, – выяснить, где спрятан каждый ключ.

Теперь я знаю, что отец держит ключ от своей спальни под дверным порожком. Я максимально использую те моменты, когда оба родителя находятся на нижнем этаже, чтобы бесшумно проскользнуть наверх, осторожно вынуть ключ из тайника, трепетно повернуть его в замке и сделать первый шаг в огромную спальню. Не тратя ни мгновения, я подхожу к большим платяным шкафам, которые мне строго-настрого запрещено открывать. Обнаруживаю рапиры и шлемы, стеганые безрукавки. Я никогда не видела, чтобы отец фехтовал. Может быть, это «реликты» прежней жизни? В другом шкафу я нахожу шесть или семь разных рыцарских нарядов: туники с большим крестом на груди, длинные накидки с капюшонами и мечи в ножнах с поясами.

Порой мне удается проникнуть в отцовский кабинет на нижнем этаже. Я просматриваю содержимое ящиков, очень стараясь ничего не сдвинуть. Нахожу разные бланки: бланки масонских лож, к которым он принадлежал, бланки его автомастерской, бланки аэродрома, которым он управлял. Не знаю, что именно ищу, да и в любом случае не могу оставаться там больше двух-трех минут. Уходя, я непременно кладу ключ на место – точно так, как он лежал.

Со временем моя цель проясняется: теперь я веду поиски в надежде найти «документы на удочерение» или любые документы, доказывающие, что мои родители – не мои настоящие родители. По ночам я говорю себе, что мои настоящие родители далеко, исследуют опасные части света. Им пришлось доверить меня этой паре богачей, которые теперь отказываются отдавать меня обратно. Вот почему меня держат пленницей.

Мое сознание часто возвращается к тайнам, скрытым в двух сейфах в отцовском кабинете. Я чувствую, что в них находится ключ от моей жизни. Иногда я гадаю, что сделала бы, если бы смогла получить доступ к этим документам. Мне пришлось бы забрать их, тут же сбежать и направиться прямо в полицейский участок. Но как отсюда выбраться? На окнах решетки, входная дверь всегда заперта, и, несмотря на все усилия, я никак не могу выяснить, где прячут ключ от нее. Чем больше я об этом думаю, тем меньше у меня остается надежды.

Перед Рождеством я обещаю себе, что передам весточку через почтальона или местных пожарных, когда те придут за своими ежегодными чаевыми. Не знаю почему, но родители предпочитают не показываться им на глаза и вручают мне конверт с деньгами, которые я передаю через маленькое окошко в столовой. В тот час, когда меня оставляют одну, чтобы делать домашнее задание, я пытаюсь составить записку. На ум приходят с десяток вариантов, каждый из которых начинается словами «Расскажите полиции…». Но что писать дальше? Меня ведь не морят голодом, не приковывают цепями, не бьют… Кто мне поверит?

По ночам я говорю себе, что мои настоящие родители далеко. Им пришлось доверить меня этой паре богачей, которые теперь отказываются отдавать меня обратно.

После уроков я спускаюсь вниз, обескураженная своей беспомощностью. На нижнем этаже вижу со спины отца, сидящего в столовой. Желудок словно сжимает твердый кулак, как бывает всегда, когда я стою на этой площадке. Я знаю, что должна очень тщательно следить за скоростью своих шагов и громкостью издаваемого мной шума. Если отец дремлет, и я, подходя, разбужу его, он обвинит меня, что я к нему «подкрадываюсь». Я нарочно заставляю поскрипывать каждую ступеньку. Если есть хоть малейшие сомнения, безмолвно возвращаюсь на пару шагов назад и снова спускаюсь, всем весом налегая на каждую ступень, чтобы она издавала как можно больше шума.

Оказавшись в столовой, я должна сесть с опущенной головой, не заговаривая и не шевеля ни единой мышцей, пока к столу не выйдет мать. Присутствие отца вызывает во мне неуютную смесь страха и отвращения. Краем глаза я вижу его, развалившегося в кресле, со сгорбленной спиной, в чудовищном изношенном жилете, который воняет застарелым потом и гнилью. Я бросаю беспомощный взгляд на окно, выходящее на улицу, и сквозь тюль мне удается разобрать машины и грузовики, идущие в обе стороны по шумному шоссе к Сент-Омеру. Однажды я слышала, как мать сказала, что они направляются в Англию. О, если бы я только могла тайком уехать на одном из этих грузовиков!