Рассказ 77 - [148]

Но вскоре испуганно пробудился: кто-то, неуверенно пошарив по стене рукою, щелкнул выключателем. Матвей открыл глаза и увидел в дверном проеме то ли грузина, то ли другого какого южного человека. Был он хорошо выпивши и, судя по всему, добрался сюда, в комнату, с большим трудом. Недоуменно оглядывая койки, он долго бормотал что-то на своем языке, потом, заметив наконец Матвея, оторвался от дверного косяка и протянул руку:

— Отар Шотович.

Стряхивая с себя дрему, Матвей пожал ему руку, назвался и стал объяснять, кто они с Санькой и откуда. Южный человек вначале делал вид, что старается понять, о чем ему толкует Матвей, хмурил брови, одобрительно мычал: «Ах, маладэц, тарагой! Какой маладэц!», но вскоре выдохся, кое-как стянул галифе и упал на койку.

Матвей поднялся, сердито выключил свет. Черт его знает, что за дом: ночлежка какая-то, да и только. Он долго ворочался на чужой неудобной койке, пробовал снова думать, мечтать о домашних делах, о тракторе, но ничего у Матвея из этого не получалось. В голову лезли какие-то совсем посторонние мысли. Непонятно все в жизни устроено! Вот взять, к примеру, его, Матвея. Живет он, слава богу, в достатке. Так этот достаток семье его вон какими трудами дался. Все трое: и Матвей, и Евдокия, и Танька с утра до ночи в колхозе трудятся! А цыган — что за птица, что за работяга?! Мотается на кобыле по городу — и вся забота. И обидно не то, что он даровые деньги гребет, а то, что люди его совсем разбаловали: где надо и где не надо суют ему трешки-пятерки, будто они у них под ногами валяются! Жена его тоже хорошая штучка! До чего дошла — спичками да папиросами спекулирует. И не первый год, должно быть. В доме вон все в коврах да в золоте. На трудовые не очень-то разгонишься. Расскажи Матвей обо всем этом в деревне, никто не поверит. Скажут, брось заливать, Матвей. Не бывает такого! А вот и бывает, граждане мужики, очень даже бывает. Деньги деньгам рознь. А из-за них и жизнь жизни тоже рознь получается…

Но утром, как только Матвей оказался на базаре, как только снова услышал разноголосый шум и гомон, так сразу все ночные мысли куда-то исчезли, улетучились. Матвей проворно установил весы, развязал мешок, и, когда первая покупательница поинтересовалась луком, сам не зная каким образом ответил:

— Три рубля.

— Чтой-то дорого, — засомневалась та.

— Дорого — мило, дешево — гнило, — ответил Матвей.

— Это точно.

Матвей взвесил щедро, с «походом», высыпал лук в плетеную капроновую кошелку и, принимая от женщины трешку, пожелал ей:

— Ешьте на здоровье.

— Поздоровеешь тут, — буркнула женщина, пересчитала в кошельке деньги и торопливо отошла к только что начавшим открываться ларькам.

Матвей поглядел ей вслед, ругнул себя: про здоровье это он, наверное, зря. Хотя, с другой стороны, лук этот ему тоже не даром достался. Сколько сил на него и времени потрачено?! Если посчитать все, так он, может, и цены не имеет. И женщина эта еще спасибо должна бы Матвею сказать, что привез лук сюда бог знает откуда. Где бы она сейчас его купила?! Пусть даже по четыре рубля! А без луку известно что за жизнь. Никакой еды толком не приготовишь: ни борща тебе, ни супу.

Но вскоре Матвей напрочь забыл об этой женщине. Опять разгорелась у него торговля. Правда, народу было не столько, как вчера. Так оно и понятно — будний день. Да и цена… Но и отдыхать, сидеть на ящике Матвею не приходилось.

Настроение у него было веселое, почти праздничное, и он несколько раз с радостью думал о том, что если дело и дальше так пойдет, то четыре тысячи, считай, у него в кармане. Отпуская не спеша покупателей, Матвей даже загадывал, как он приедет сюда в следующем году и, может быть, не один, а всей семьей, чтоб взять луку побольше и не связываться с этим шалопутным Санькой.

В десятом часу ему, правда, немного подпортил настроение цыган. Он неожиданно появился с целой охапкой веников под мышкой и, не особенно-то спрашивая у Матвея согласия, разложил их рядом с весами:

— Тэбе все равно стоять.

— Так я… — попробовал было возразить Матвей.

— А ты потэхоньку, — не дал ему закончить цыган. — Два рубля штука.

Отказываться дальше у Матвея не хватило духу. Неудобно как-то, человек тебе с дорогою душою — и товар подвез, и в дом пустил, и за стол усадил. Хотя, конечно, возиться с этими вениками Матвею совсем не с руки. Да уж ладно.

Матвей для верности пересчитал веники и отпустил цыгана. Тот особенно задерживаться не стал, похлопал Матвея по плечу, подмигнул и тут же исчез куда-то по своим цыганским делам.

Торговать вначале на две стороны Матвею действительно было не с руки. Но вскоре он приспособился и, продавая очередному покупателю лук, как бы в шутку предлагал:

— Может, и веничек?

— В нагрузкку, что ли? — улыбался покупатель.

— Ну, да, — отвечал Матвей. — Вроде как лотерейку.

Разговор, конечно, шутейный, но нет-нет кто-нибудь да и выбирал веничек, а то, глядишь, и два. Складывая деньги за них в отдельный карман, Матвей не переставал удивляться цыганской ловкости. Это надо же, больше тысячи барышу! И за что, спрашивается?! За какие-то паршивые веники! К обеду, правда, Матвей привык к этой мысли и уже так не волновался, хотя и было ему немного обидно, что вот цыган вчера, покупая чужие веники, сразу усмотрел выгоду, а он, Матвей, на своем кровном луке не добрал без малого сотню.