Рассекречено внешней разведкой - [3]

Но делить Стеннеса нам тем не менее незачем. И я не могу не пересказать ключевой для нашей истории диалог Тищенко и Стеннеса во время их первой конспиративной встречи. Она состоялась 14 марта 1939 года на квартире у немца. Первые фразы — что-то вроде светского разговора о политической погоде, зондаж.

Почувствовав взаимопонимание, Стеннес стал более конкретен.

Гитлер говорил своим генералам, что при захвате Австрии и Судет никто из великих держав не выступит против Германии. К сожалению, он оказался прав. Я считаю своим долгом предупредить вас, что Германия активно готовится к войне против СССР. Моя информация основывается на достоверных источниках.

Что вас побуждает к подобной откровенности? Вы понимаете, что я должен задать этот вопрос, — сказал Тищенко и, выслушав собеседника, произнес: — Я понял: цель вашей жизни — уничтожить режим Гитлера.

Но не только это. Когда Гитлер будет низвергнут, необходимо, учитывая особенности нынешней международной обстановки, заключить союз, какое-то соглашение между Германией, СССР и Китаем. Этот альянс станет базой их успешного экономического развития, без каких-либо территориальных притязаний с чьей бы то ни было стороны.

Стеннес еще долго делился своими планами на случай развязывания Гитлером новой мировой войны. Тищенко находил в них немало здравого смысла. Но особый интерес у него вызвало последовавшее вслед за этим открытое предложение сотрудничества.

В мои обязанности советника Чан Кайши входит также руководство его разведкой, — сказал Стеннес. — Я обмениваюсь здесь информацией с представителями разведок США, Англии и Франции. Я мог бы на «джентльменской» основе делиться информацией и с Советским Союзом, но не раскрывая моих источников. Мой опыт подсказывает, что так будет наиболее безопасно для всех, особенно для тех лиц, которые мне доверяют.

Нам нужны союзники в борьбе против Гитлера, и в вашем лице мы видим единомышленника и друга. Что же вы хотите взамен? У нас деловой разговор, и мой вопрос, надеюсь, не выглядит неуместным.

За все, что я буду вам передавать, я прошу только одного: помочь мне проехать в Европу через СССР, когда для этого наступит время.

Понятно было, что Стеннес кое-что не договорил, рассчитывая на сообразительность партнера. Но в Москве после тщательного анализа сочли предложение Стеннеса искренним. На Лубянке завели личное дело особой секретности, закодировав его как «Друг».

…Если б наша разведка выбрала для Стеннеса его самый первый «псевдоним», это, право, была бы не меньшая головоломка для противника. В начале первой мировой войны Стеннес заработал кличку Мэри, чем был обязан добродушным окопным острякам-зубоскалам. Собственно, в молоденьком лейтенанте не было ничего женственного, если не считать женского имени в ряду прочих, мужских. Кстати, Мария — нормальное, обычное второе или третье имя для мальчика, родившегося в католической семье, где неизменно царит культ Пресвятой Девы. Но за это имя Стеннеса постоянно дергали, как девочку за косичку. Страсть лейтенанта к трофеям стала новой мишенью для острот. Стеннесу всегда было важно собственноручно убедиться в надежности и удобстве оружия и снаряжения британских «томми». В итоге Мария «стала» Мэри. А еще его называли Лейтенант Аист — за долговязость и худобу. Но эти ярлыки приклеились к нему ненадолго.

В одном из боев Стеннес получил ранение в ногу. Приказав денщику оставаться на передовой,׳он сам дополз до лазарета. И уже на следующий день — и все последующие недели, пока не зажила рана, — он по-стариковски ковылял с палочкой от полевого госпиталя до своего окопа. С тех пор сослуживцы называли его не иначе как Старик. И в этом уже не слышалось ни капли иронии, равно как и панибратства. В конце концов, девятнадцатилетний Старик уже десять лет не снимал военной формы, впервые примерив ее еще мальчиком в Королевском прусском кадетском корпусе.

Тут недавно в известной газете автор отрапортовал: Стеннес — «отпрыск известного германского аристократического рода». Насколько это соответствует действительности, можно судить уже хотя бы по тому, что у рода Стеннесов не было даже фамильного герба. А в аристократических кругах, знаете ли, положение обязывает. Никакой «голубой крови», никаких дворянских «фон» и «цу» в фамилиях ни по отцовской, ни по материнской линии. Отец Вальтера был чиновником, как сказали бы у нас, районного масштаба. Однако в роду Стеннесов можно отыскать не только чиновников, но и бравых вояк. Отсюда известность семьи в офицерских кругах и вполне логичное зачисление мальчика в кадетский корпус. Вот там из него и делали аристократа. Там учили не только военному делу, но и, к примеру, тому, как правильно надевать перчатки, как входить в ресторан; а танцы преподавал знаменитый балетмейстер Берлинской оперы. Все это, правда, не очень пригодилось Стеннесу в окопах.

Но воспоминания о тех годах остались самыми теплыми.

Я не случайно заговорил о детстве: оно многое предопределяет. В этом был убежден и сам Стеннес: «Мое детство было исполнено счастья, поэтому я и вырос счастливым человеком. Может быть, с Геббельсом мы и не понимали друг друга из-за того, что он никогда не был счастлив — только удачлив. Он был озлоблен из-за своей колченогости, из-за не сложившихся отношений с католицизмом (его ведь воспитывали как будущего священника), но более всего — из-за пережитой в юные годы бедности, которую он никогда не мог забыть. Он был, безусловно, самым способным партийным фюрером. У него был шарм, очень много шарма. Но юность оставалась для него открытой раной. Какое-то время мы тесно сотрудничали, но смотрели на все вещи под противоположными углами зрения, и не было никакой надежды, что мы когда-нибудь поймем друг друга».