Распутник - [66]

Герой в бою бледнеет, трус — дрожит,

А наш герой — сражения бежит)!

Но мир и двор простить его обязан —

Он за грехи давным-давно наказан.

Он столько западней соорудил,

Что выбраться из них лишился сил,

И скажет всяк при виде катафалка:

«Жил жалко он, зато его не жалко!»

Уж промолчу я о его стихах:

Беда, позор, фиаско, полный крах.

Смешон бывал, а остроумен — нет,

А если вдруг писал смешной куплет,

То прятал в глубину смердящей свалки,

Куда без тряпки сунуться и палки,

А лучше и не палки — кочерги

(Сгорело все) — и думать не моги!

Тому, кто заглянул в сей колумбарий,

Излишен даже этот комментарий.

Много лет спустя Малгрейв вручил это стихотворение виртуозу Александру Попу, чтобы тот отредактировал его в процессе подготовки к переизданию. Поп постарался как следует: изъял совершенно безумные и бессмысленные нападки на поэзию Рочестера, вставил несколько собственноручно написанных двустиший, порядочно отполировал все остальное. Нетронутым рукой мастера осталось лишь одно двустишие — и, может быть, как раз его когда-то и вписал в текст Малгрейва другой поэт-виртуоз — Джон Драйден:

Подл в каждом деле, крив и хром на обе,

Он вечно пребывает в лютой злобе.

Несколько раньше, и по другому поводу, Рочестер написал Сэвилу из Хай-Лоджа в Вудстоке:

Ты пишешь, что меня невзлюбил один поэт, которым я в некотором роде даже восхищаюсь, точнее даже не им самим, а немыслимым искажением пропорций как в его внешности, так и в его поведении, включая творческое поведение и само творчество. Он диковина, полюбоваться на которую можно, не заходя в кунсткамеру; он жаба, умеющая играть на скрипке, он певчая сова. Если ему вздумается исподтишка напасть на меня (а иначе он не умеет), я прощу его, с твоего позволения, а в знак своего благоволения пошлю по его душу Черного Уилла с дубинкой.

18 декабря Черный Уилл сделал свое дело в Аллее Роз, буквально в двух шагах от кофейни, принадлежащей другому Уиллу.

В «Доместик интеллидженс» № 49 за 23 декабря 1679 года читаем:

18-го числа сего месяца поздним вечером на Роуз-стрит в Ковент-Гардене на мистера Драйдена, нашего великого поэта, напали трое. Обозвав его мерзавцем и сукиным сыном, они сбили поэта с ног и нанесли ему опасные для жизни увечья, однако, когда он закричал: «Караул!» — убежали. Уже установлено, что это были не грабители, а наемники, которым было заранее заплачено за экзекуцию некоей мстительной дамой, если не неким мстительным папистом.

Затем появилось объявление в «Лондон гэзет»:

Поскольку Джон Драйден, эскв., был в понедельник вечером 18-го числа сего месяца на Роуз-стрит в Ковент-Гардене зверски избит и тяжело ранен несколькими неизвестными, любой, кто назовет имена нападавших самому мистеру Драйдену или любому мировому судье, не только получит гарантированное вознаграждение в пятьдесят фунтов, которые уже депонированы с этой целью у мистера Бланшара, золотых дел мастера, по соседству с Темпл-бар, но и, буде он окажется сообщником нападавших или даже одним из них, Его Величество изволили милостиво посулить ему полное прощение.

За объявленной наградой, однако же, не пришел никто.

Современников это покушение не столько возмутило, сколько позабавило. Анонимный насмешник передразнил перевод «Памятника», сделанный Драйденом с латинского:

Туда не зарастет народная тропа,

Где бить меня дубьем накинулась толпа,

И долго буду тем любезен я народу,

Что там, в Аллее Роз, навешали уроду.

Энтони Вуд был убежден в том, что Рочестер заранее согласовал задуманную экзекуцию с герцогиней Портсмут; связывает два эти имени воедино и Сэмюэл Деррик в превосходно подготовленном сборнике стихотворений Драйдена, изданном Тонсоном примерно столетие спустя, а сама по себе засада в Аллее Роз стала в литературе тогдашней эпохи символом терниев на поэтическом пути.

Ко дню нападения на Драйдена Рочестеру оставалось жить всего восемь месяцев, и он постоянно мучился почти невыносимыми болями. И в таком состоянии (и в такой момент, когда против него восстал, казалось, весь мир) он обнаружил, что на него набросились сначала в прозе как на «критика-рифмача с галерки», а потом и в стихах — как на труса, причем Рочестер (несправедливо) полагал, что оба удара были нанесены одной и той же рукой — рукой толстяка, некогда безбожно льстившего ему и обязанного своим восхождением его же, Рочестера, высокому покровительству; толстяка, который смешил всех вокруг неуклюжими попытками «обнажить шпагу» в кругу истинных остроумцев. Стоит ли удивляться тому, что Рочестер кликнул молодчиков с дубинками?[76]

XI Смерть Дориманта

1

Постель, в которой Рочестер умер в Хай-Лодже, Вудсток-парк, 26 июля 1680 г [77]

Весной 1678 года Энтони Вуд записывает в дневник: «Во вторник, 18 апреля, в Лондоне умер Джон, граф Рочестер, двадцати восьми или около того лет от роду». Через пару дней делает приписку, состоящую из одного-единственного слова: «Ошибка». Не удивительно поэтому, что Немур из «Принцессы Клевской», услышав о смерти графа Розидора, переспрашивает: «Но это точно?»

Слух о смерти поэта опередил его фактическую кончину всего на два года. В апреле 1678 года он был «на пороге смерти». Серьезно заболев в 1669 году, он был вынужден принимать «ванны» мисс Фокар, то есть лечиться ртутью от сифилиса; в 1671 году глаза поэта, по его собственному признанию, уже не могли отличить вино от воды; рецидивы случались практически ежегодно. Отказ от вина и женщин мог бы, пожалуй, спасти его, но, даже вознамерься он повести себя соответствующим образом, у него не хватило бы силы воли. Серьезный недуг, поразивший его в 1678 году, внес в вечные толки о Рочестере новую ноту. Леди Чаворт написала лорду Русу, что Рочестер «так раскаивается в своих прегрешениях, будто собирается послужить примером для покаяния всему человечеству, и я надеюсь, что именно так оно все и будет».