Распутница - [46]

Лицо Блейза побелело от ярости, он повернулся и принялся молча дергать ручку. Он сломал бы ее, если бы не вспомнил, что сам запер дверь.

До сегодняшнего дня я не знаю, что заставило меня внезапно спросить Блейза, когда он распахивал дверь:

– Вы в самом деле любите ее, Блейз? Или относитесь к ней так же, как к остальным?

Уже почти выйдя, Блейз резко остановился, как будто его толкнули.

– Да! – не повернув головы, ответил он неожиданно бесстрастным голосом. – Люблю той любовью, которой вам не дано знать или понимать!

А потом… Потом я глядела в пустой дверной проем. С тех пор я не видела Блейза Давенанта. Даже на свадьбе. Даже на приеме, который через два дня устроили родители Фарленда. К тому времени я поняла: все, что действительно или только в моем воображении произошло между нами, исчезло навсегда. И никогда больше ни к одному мужчине я не буду испытывать такого сильного влечения.

Но по крайней мере – я задрожала от холода, проникшего в комнату после того, как погас огонь, – по крайней мере я попыталась немного поправить дело, сказав тете Чэрити, что Блейз признался мне в любви к ней – «даже чересчур сильной». И я увидела, что ее лицо снова обрело счастливое выражение. Тетя обняла меня и прошептала, что была очень рада узнать о том, что Фарленд – это моя настоящая и единственная любовь.

Глава 17

Странички из дневника

В море

С меня хватит! Лучше бы я осталась в Париже или наслаждалась сейчас красотами Андалусии и Сардинии – вместо того чтобы болтаться на корабле посреди шторма, или в очередной раз укрываться от непогоды в ближайшей гавани, или… Но к чему перечислять весь список моих огорчений? Пожалуй, я должна радоваться уже тому, что до сих пор жива, что команда не взбунтовалась и не отправила нас в крошечных спасательных шлюпках в открытое море. Этого вполне можно было ожидать, потому что наш капитан – чрезвычайно властный, грубый и неприятный тип. Он проявляет полное равнодушие и к протестам пассажиров, даже тех пассажиров, которые, подобно мне, имели глупость заплатить почти двойную стоимость за так называемое уединение в крошечной каморке под названием «одноместная каюта».

Впервые я столкнулась с этим, когда первый помощник капитана, презренный мистер Симмонс, отказался взять меня на борт.

– Я вам все сказал и не надо понапрасну тратить время! – грубо отрезал он, а его холодные глаза смотрели на меня при этом с очевидным недоброжелательством и даже… да, с презрением! И сейчас еще при воспоминании об этом мне трудно дышать от ярости. Подумать только: мне ведь пришлось смириться с подобным обращением, потому что другого выхода не было!

– На своем корабле любой капитан – бог, мисс! Он имеет право выбирать, кого берет на борт. Если бы я знал, что вы женщина – то есть прошу прощения, мисс, леди, – я бы сказал об этом раньше, когда тот джентльмен – ваш друг? – пришел покупать билет. В конце концов, мисс, я видел только вашу фамилию с инициалами. Вы не можете винить меня за то, что я подумал, что вы – джентльмен. Первый класс. Одноместная каюта. Если бы можно было что-нибудь сделать, мисс, я бы сделал, но капитан Мак-Кормик – лучший, самый опытный шкипер, так что его слово – закон! И он никогда бы не взял женщину на борт своего судна. Конечно, извините, мисс, но…

– А если бы А. Т. Вильяреаль был мужчиной – как, похоже, все считают? – Вместе с носовым платком я достала из сумочки десятифунтовую банкноту и принялась небрежно складывать ее. По алчному блеску в глазах помощника капитана я уже поняла, каков будет результат.

– Мужчина, мисс? Ну конечно, если бы это был мужчина, как все считают… Я хочу сказать… ну… конечно, никто и не думал, что может быть иначе.

– Я уверена, что когда я сообщу доктору Вильяреалю о том, как вы мне помогли, он будет более чем щедр в своей благодарности! Спасибо вам, мистер… Симмонс, если не ошибаюсь? И поскольку было бы неуместно вас расцеловать, то позвольте пожать вам руку!

Пока Симмонс все еще переваривал слово «доктор», которое я все же не преминула ввернуть, я грациозно подала ему руку – и дело было сделано! «Не позволю нарушить мои планы какому-то тупоголовому женоненавистнику-капитану», – сказала я себе. Я уже и раньше выдавала себя за мужчину, а сейчас это всего лишь на месяц или чуть больше!

Но на этот раз я не смогла себя заставить снова обрезать волосы, которые только-только отросли. Я заплетала их в две толстые косы и укладывала вокруг головы, всегда надевая поверх какую-нибудь шляпу. Кроме того, я старалась не вступать ни в какие беседы за исключением обычного вежливого обмена любезностями при встрече с пассажирами. Да и то это происходило крайне редко, поскольку почти все эти бедные создания жестоко страдали от морской болезни. Каким же образом тогда я себя выдала? А выдала несомненно: встретив взгляд холодных глаз капитана Мак-Кормика, я сразу поняла, что он знает, кто я на самом деле. Даже до того, как он приказал мне держаться подальше от мужчин – по крайней мере тех, кто служит под его началом. Мне до сих пор трудно в это поверить!

Мне все еще тяжело заставлять себя все это записывать – вместо того чтобы дать волю своему необузданному характеру. А ведь ясно, что именно этого и добивается капитан. Он только и ждет случая, чтобы продемонстрировать свою власть.